Простые события и начинаются просто.
Нога воткнула педаль в пол. Я еще не верил в случившееся. Не мог поверить, и тело сработало как автомат: дать газу, дать на полную катушку, чтобы машина рванулась вперед гоночным болидом, чтобы потемнело в глазах, чтобы размазаться по спинке сиденья и как можно дольше, хотя бы лишнюю секунду, хотя бы полсекунды не верить…
Стая у Дарьи в доме.
Адаптанты предсказуемы только поодиночке. Выловленных одиночек свозят в резерваты, а невыловленные постепенно вымирают в самом буквальном смысле. Стаи живут и множатся. Свою потребность в жилье и пище они удовлетворяют набегами на жилые кварталы. Действия стаи нелогичны и непредсказуемы. Невозможно угадать, какой дом будет следующим. Только выбрав цель, а иногда сразу две или три, если стая достаточно велика, она начинает действовать размеренно и планомерно.
Экран загородила чья-то спина. Гнусавый голос оборвался лающим хохотом. Донесся пронзительный женский визг.
— Дарья!.. — закричал я.
Спина убралась, будто ее смахнули, — адаптант отпрыгнул от экрана. Визг повторился.
— Уж! — коротко и внятно сказал кто-то, и несколько глоток ответили все тем же отвратительным взлаивающим смехом.
— Дарья, держись!!! — заорал я не своим голосом.
Ничего умнее я не придумал.
Ощеренная харя не поместилась в экранчик. Из безгубого рта по грязному редколесью на подбородке стекала слюна. Глаза не оставляли никаких сомнений: конкурентноспособный вид был тут как тут и не терял времени. Одно мгновение адаптант и я молча смотрели друг на друга. Затем харя отодвинулась, как бы приглашая меня полюбоваться.
В комнате царил разгром. Кресла были перевернуты, журнальный столик целился в потолок тремя ножками — четвертая была выворочена с корнем. Рядом со столиком, вытянувшись на полу среди осколков битой посуды, лежал с оскаленной мордой мертвый доберман Зулус. Живот собаки был вспорот по всей длине, и красные внутренности вывалились на пол. Адаптантов, кроме обладателя ощеренной хари, в кадре было двое: один не спеша натягивал на себя рваный армейский комбинезон, другой непринужденно испражнялся посреди комнаты. Еще один проволок по полу женское тело. Голова Дарьи безжизненно моталась, домашний халатик был разорван и висел клочьями. Экран повернулся к окну — должно быть, кто-то заботливый повернул его специально для меня. Чернявый, голый ниже пояса детина с замашками вожака и исцарапанной вокруг волчьих бельм физиономией стоял на подоконнике и несуетливо подергивал привязанную к карнизу веревку с петлей на конце — испытывал на прочность.
«Держись…» Идиот!!!
Не сбрасывая газа, я отвернул вбок, уходя от столкновения с искореженным автобусом, пробившим ограждение и въехавшим передними колесами на тротуар. На миг мне показалось, что машина сейчас перевернется на полном ходу, и сердце у меня отвалилось. На лобовом стекле творилось невообразимое — похоже, поваленный на пол экран топтали ногами. Мелькнуло перевернутое кресло. Мелькнул и исчез силуэт, раскачивающийся в петле на фоне темного окна, и тут же экранчик замерцал и погас. Динамик компьютера с приборной панели забормотал значительным голосом — вежливо убеждал снизить скорость и поберечь себя и окружающих. Не добившись успеха, он разразился оглушительным прерывистым воем. К черту! Зарычав, я разбил панель кулаком и оборвал провод — сирена умолкла.
Ждите меня. Потому что я иду, как это ни глупо. Потому что индивидуальная трагедия бывает страшнее всеобщей, что бы там ни говорил Бойль. Потому что сейчас я не стану разбираться, люди вы или не люди.
Потому что не только адаптанты умеют убивать.
Визг шин сменился нестерпимым свистом. На вираже три правых колеса повисли в воздухе.
…Мозг отключается постепенно, не сразу. Так говорит медицина, а ей надо верить. Петля сокрушает гортань, перехватывает сонную артерию. Сердце работает как бешеное: мозг может погибнуть! Мозгу нужна кровь! Легкие сотрясаются спазмами: воздуха! Дайте воздуха! Хоть немного…
Воздуха!
Сознание уходит быстро, раньше, чем прекращаются конвульсии тела, но мозг начнет умирать только спустя пять-шесть минут… Я заставил себя сбросить газ, входя в поворот, и снова вдавил акселератор до отказа. Если Дарью только изнасиловали и повесили… Если ее повесили мучительно и неграмотно — не повредив позвонков… Допустим, ее не изрезали ножами… Не растерзали голыми руками, как адаптанты умеют и любят делать… Не вырвали для забавы глаза и внутренности… Будем считать, шесть минут у меня еще есть. Нет, уже пять. Уже только пять…
Скорость перевалила за двести.
Если они ее только повесили, я еще могу успеть. Должен успеть! Обязан.
Две минуты.
Отказывают двигательные центры. Тело замирает и вытягивается. Лицо повешенного стремительно синеет. Искусанный язык вываливается из раскрытого рта.
Зачем, зачем я столько времени крутил по городу! Для какой надобности? Почему меня не было с Дарьей, когда ворвалась стая? Мы бы отбились…
Я глубоко вдохнул и попытался расслабиться, насколько это было возможно на бешеной скорости. Спокойнее! Если ты хочешь что-то сделать, тебе предстоит действовать с хладнокровием автомата, как тебя учил дядя Коля. Предстоит быть расчетливым и абсолютно вне эмоций, только так. В бою это очень полезно — вне эмоций…
А сам бы ты смог без эмоций, дядя Коля?
Три минуты. Останавливается сердце. Кровяные шарики замирают в бесчисленных капиллярах. Кровь темнеет и загустевает, как клей. Мозг еще жив, он продержится какое-то время. Очень небольшое время.
На последнем вираже машина пошла юзом, едва не врезавшись в ограждение. Улица — вот она! Два шага до дома.
Никто не двинулся с места и тени перестали быть тенями, когда я ослепил их противотуманными фарами. Стайка. Малая часть стаи — кордон прикрытия. Мотоциклов нет. Дались мне эти мотоциклы — как будто адаптанты не могут передвигаться пешим ходом! Тем лучше, холодно подумал я, направляя «марлин» на ближайшую ослепленную фигуру. Давить буду.
Все произошло очень быстро. Фигура метнулась в сторону — и тотчас раздался такой звук, будто разом откупорили несколько бутылок с шипучкой. Адаптанты оказались предусмотрительнее, чем я ожидал. Что может быть проще колючек? Только мозги идиота, который о них забыл. Я бешено выматерился. «Марлин», хлюпая жеваной резиной, вильнул вбок и пошел в отчаянном визге тормозов кидаться от бордюра к бордюру. Мне удалось вывалиться из машины прежде, чем она с треском и скрежетом обняла бампером фонарный столб, а когда, прокатившись кубарем метров семь, я вскочил на ноги, было уже поздно. В пяти шагах от меня, картинно расставив разновеликие ноги, стоял щуплый выродок. Короткий толстый ствол, черный и блестящий в фонарном свете, был направлен точно мне в живот. Расстояние для прыжка было великовато.
— Влип! — констатирующим тоном сказал выродок и по-идиотски хихикнул.
Четыре минуты… В окне шестого этажа, единственном освещенном окне в доме — нашем с Дарьей окне! — был ясно виден женский силуэт, не касающийся ступнями подоконника. Я очень хорошо знал, чей это силуэт.