Действительно, в операции вторжения участвовали британские, австралийские и новозеландские формирования. Целью первых стали бывшие английские станции Халли и Ротера; вторые осуществляли совместную с американцами высадку в Моусоне, Дейвисе и Кейси; наконец, третьи без выстрела захватили Скотт-Бейс по соседству с уже захваченным Мак-Мёрдо.
Испили свою чашу Новолазаревская, Мирный, Дюмон-Дюрвиль, Сёва, Чжуншань, Маитри, Добровольский, Бодуэн, Неймайер, Вернадский, все семь станций острова Кинг-Джордж… Проще было перечислить поселки, не подвергшиеся нападению. Таковыми до поры до времени оставались станции Аргентины и Чили, больше похожие на крохотные военные базы, японская внутриматериковая станция Купол-Фудзи да несколько новых поселений, то ли игнорируемых, то ли пока не обнаруженных.
Это, в сущности, означало бы конец Свободной Антарктиды, если бы не странное поведение военных.
Допустим, на берегу Уилкса разыгралась пурга, приковавшая ко льду авиацию, — но в то же время в Новолазаревской, Бодуэне и Маитри стояла отличная погода! И тем не менее в действиях сил вторжения начала проявляться непонятная нерешительность.
Был совершен облет станции Купол-Фудзи, но и только. Десанта не последовало. Зато самолеты-разведчики стали летать над Антарктидой часто и подолгу.
Неожиданно ужесточился режим содержания пленных, но спустя сутки смягчился настолько, что в Мак-Мёрдо, Скотт-Бэйс и Халли антарктам разрешили даже прогуливаться по территории поселков, не выходя, однако, за их пределы. Столь вопиющий либерализм не коснулся бывших научных станций России, Китая, Индии и прочих неанглоязычных стран, но и тут повеяло послаблением. По-прежнему антарктов по одному таскали на допросы, и по-прежнему проводились планомерные, очень тщательные обыски, часто по три-четыре раза в одном и том же помещении, — но тон оккупантов заметно смягчился. В Новорусской недоумевали.
Казалось бы, в лучшем случае пленных ждет депортация в покинутые ими страны и то после отсидки на американской базе в какой-нибудь гниющей тропической дыре. В худшем случае — та же отсидка, только многолетняя и, может быть, в перспективе судилище. Участь не из самых приятных.
Ан нет. И на третий день плена Нафаня шепнул на ухо угрюмому Баландину:
— А знаешь, америкосы чего-то здорово боятся, только виду не хотят показывать…
То же самое чувство, и даже с большей силой, владело антарктами в Амундсен-Скотте. В захваченной столице нервозность оккупантов была видна всем. Солдаты ходили только парами, поминутно оглядываясь. Шутка ли — за двое суток пропали без вести восемь военнослужащих!
Искали в стационарном куполе. Проверили ощупью сдувшийся купол бывшего зала заседаний, ничего не нашли и оттащили его подальше, чтобы не мешал. Проверили научные сооружения и — особенно тщательно — подледный магнитный павильон. Толку не было.
Ночью бесследно исчез с поста часовой. Днем, когда, казалось бы, все на виду, пропали еще двое. Проверка пленных показала, что не хватает кое-кого из бывшего персонала станции. Полковник Карпентер, заменивший убывшего в госпиталь генерала Хески, запросил максимально полную информацию о станции и вскоре разгадал ребус. Вне всякого сомнения, партизаны скрывались подо льдом в катакомбах, оставшихся от старых строений и, очевидно, имевших замаскированные выходы на поверхность.
Спустя час удалось обнаружить один из них. Все остальное было уже делом техники. Карпентер планировал вступить с подледными жителями в переговоры и предложить им сдаться, выдав пленных в целости и сохранности, и при этом условии гарантировать жизнь. В случае отказа оставался выбор между выкуриванием и штурмом.
Запрет на проведение каких-либо активных действий ошеломил полковника. Ясный и недвусмысленный приказ командующего предписывал ждать дальнейших указаний, ничего не предпринимая. Совсем ничего. Просто ждать.
Велев присыпать дыру и отметить ее флажком, полковник задумался. Происходило что-то не предусмотренное планами вторжения, это было ясно. Но что?
С самого начала проблемы сыпались как из рога изобилия. Они начались еще во время подготовки к вторжению на обледенелый континент. Гринписовцы посходили с ума, по их суденышкам приходилось даже открывать огонь, и вонь в прессе поднялась невыносимая, словно от раздавленного клопа. Потом одно десантное подразделение, несмотря на спутниковую навигацию, умудрилось вместо Антарктиды высадиться на одном из Каролинских островов, и морпехи успели сильно удивить островитян, прежде чем командовавший ими болван сообразил, что в Антарктиде пальмы не растут. Далее, никто не ожидал, что антаркты окажут реальное, а не показное сопротивление. Избыточность брошенного в Антарктиду военного контингента по идее должна была убедить их не совершать глупостей. Но были бои и, увы, неоправданные потери. Наконец, совсем уж идиотский случай с попугаем и генеральским ухом! Журналисты уже пронюхали, весь мир покатывается со смеху…
Теперь — подледные партизаны, крадущие часовых. Еще один повод развеселить публику. И непонятный запрет на проведение пустячной операции!
По убеждению полковника, сейчас следовало бы действовать максимально энергично. Наплевать на протесты и всяческую политику. Высадиться в еще не захваченных пунктах. Искать и найти новые поселения так называемых антарктов. Наверняка они существуют. Пленить или уничтожить всех, кто еще может вякнуть хоть слово от имени Свободной Антарктиды. Без этого операцию нельзя считать завершенной.
Вместо этого в Амундсен-Скотт прибыл самолет, привез приказ оказывать всемерное содействие «специальной группе» и нескольких неразговорчивых типов в высоких чинах, которые еще раз перевернули на станции все, что можно перевернуть, допросили всех подряд и, казалось, были озабочены чем угодно, кроме окончательной победы над противником.
Неприятности. Мелкие, но что-то много. Укусы. Будто сунулся в осиный рой.
Что-то происходило…
И поскольку происходило оно явно вне компетенции полковника Карпентера, он вскоре перестал об этом думать и стал выполнять приказ: ждать.
— Зря ты за мной увязался, — сказал Непрухин.
— А я не собачка, чтобы за кем-то увязываться, — обиделся Женька. — Что бы я в Новорусской делал? Сидел бы под замком и ждал депортации? Ага. Щазз! Размечтались!
— Ну и депортировали бы… Подумаешь! Тебя Украина изменником объявляла? Нет. Остался бы жив-здоров и на воле, это точно.
— Я антаркт, — упрямо возразил Женька. — Я и сейчас на воле.
Непрухин не стал с ним спорить.
Что на воле — верно. Только кому нужна такая воля? Все равно будешь делать то, что велено, — не людьми, так природой. А не будешь, так помрешь. Эту волю вольную не уставал проклинать Робинзон на острове, хотя у него был теплый остров…
Больше ста километров до Новорусской.
И сейчас же Непрухин поправил себя. Не ДО, а ОТ Новорусской. Путь назад для него закрыт. А путь вперед — верная смерть либо в ледовой трещине, либо от голода и холода. Бывают, конечно, в жизни чудеса, но ведь нормальный человек не станет рассчитывать на то, что чудо непременно свершится. С какой стати? Почему Случай должен ублажать игрока?