Аскольду?
Еще того хуже. Стерляжему? Обзовет молокососом и потребует, чтобы я не приставал к его другу-приятелю.
Никто не верит. Никто не поверит в то, что Песков однажды уже попытался угробить нас ради того, что у него в вещмешке, и может повторить попытку…
Мы опасны, потому что можем ненароком узнать его тайну. И мы ему уже не нужны, мы никчемны, потому что, имея оружие и такое великолепное укрытие, как танк, он способен просидеть здесь столько, сколько понадобится. Пока не откроется Лаз. И плевать ему на всех на свете крокодилов как современных, так и плиоценовых…
На крокодилов-то ладно. Но я терпеть не могу, когда плюют в меня. И еще меньше мне нравится, когда меня подстерегают, норовя убить. Есть у меня такой недостаток.
Два дня миновали без происшествий. Стерляжий быстро приходил в себя, перестал пользоваться костылем и всякую свободную минуту посвящал голосовым упражнениям, пытаясь избавиться от заикания. То басил, как дьякон, то завывал, как гиеновая собака. Кажется, дело мало-помалу шло на поправку.
Мы ждали. Мы ходили на охоту за пределы котловины, стараясь не слишком удаляться – а ну как в это самое время откроется Лаз? Мы били на себе москитов и часами отсиживались в едком дыму, кашляя и утирая слезы. Мы коптили впрок крокодилье мясо. Мы спали в тесном нутре танка, содрогавшегося от храпа Стерляжего, и на ночь я затыкал бы себе уши паклей, если бы не был так насторожен.
Мы в подметки не годились Робинзону. Тот работал – мы просто жили в надежде и ожидании. В гробу мы видели задел на будущее заодно с самим будущим, если оно похоже на настоящее. Всем, кроме меня и – уверен – Пескова, было скучно.
Надя тревожно приглядывалась ко мне и однажды прямо спросила, что со мной творится. Я отшутился. Вы думаете, легко знать и молчать? Святу это ни за что не удалось бы, я его знаю, зато на такие подвиги был способен Берш. Черт побери, я радовался тому, что был когда-то Бершом, а не самим собой! Воистину, все, что ни делается, делается к лучшему.
Только на третий день я придумал, как и что мне делать. Самый простой выход: инвентаризация имущества. Очередная и, так сказать, плановая. Но идея должна была исходить от босса. А главное, ее следовало подать вовремя.
Не утром и не днем. Вечером. Чтобы отложить на завтра. Чтобы у Пескова не возникло жгучего соблазна перестрелять нас всех к едрене-фене, чуть только мы доберемся до его вещмешка.
Всех нас он не перестреляет, попросту не справится – я не дам, – но одного-двоих может положить запросто. Он начнет действовать первым, и, как бы я ни следил за ним, у него будет фора в долю секунды.
И если он зацепит Надю…
Не стоит загонять крысу в угол – тварь может прыгнуть в лицо. Того, кто опасен, нельзя припирать к стенке.
Лучше оставить ему целую ночь.
Дремлющий человек очень похож на спящего, хотя и способен отчасти к восприятию действительности. У дремы только один, зато существенный недостаток: она может незаметно перейти в сон.
В танке было тесно. Как в перенаселенной туристской палатке, когда всем приходится спать на боку и переворачиваться на другой бок по команде. Это не сон, а уж не знаю что. Удивительно, что в таких условиях людям все же удается выспаться.
Храпел Стерляжий, ровно дышала Надя, свистел носом Аскольд, шуршал дождь по броне. Иногда вдали важно и подолгу рокотал гром, как будто чьи-то гигантские челюсти дробили валуны, выплевывая щебень и гравий. Ярость первых гроз сошла на нет, природа устала от катаклизмов. Дождь как дождь, по звуку – обыкновенный летний дождь средней полосы. Если заткнуть нос и не чувствовать запахов бензина, масла и металла, можно подумать, что капли стучат не по броне, а по шиферной крыше.
Этакий дачный домик…
Шорох дождя убаюкивал. Я был даже рад зверскому храпу Стерляжего, мешавшему мне провалиться в сон, как в волчью яму. Когда храпа оказывалось недостаточно, я больно щипал себе левое запястье – и держался. Время ползло мучительно медленно, как та черепаха, которую почему-то никак не догонит Ахиллес.
Ничего удивительного: со стрелой в пятке и я бы не догнал…
Прошло, наверное, полночи, прежде чем Песков зашевелился. Кажется, он сел. Вскоре раздался шорох – он копался в своем вещмешке. На секунду вспыхнул и погас фонарик. Аскольд недовольно замычал, но не проснулся. А хоть бы и проснулся – что с того? Ну да, дело обыкновенное, житейское: один из спящих хочет выйти отлить, в мешок он полез за фонариком, который пригодится главным образом снаружи, а здесь он просто коротко подсветил, дабы ни на кого нечаянно не наступить, пробираясь к верхнему круглому люку…
Что возьмет – шотган или пистолет?.. Пистолет. На большее не хватит рук. В одной руке оружие, в другой то, что он нам не хочет показывать, и фонарик в зубах. Нет, мои товарищи просто легкомысленные дети – разбрасывают оружие где попало…
Коротко лязгнуло – Песков передернул затвор. И в этом не было ничего странного: ну кто же слоняется безоружным среди хищников, да еще ночью?
Нет, стрелять в нас он сейчас не станет, хотя мы лежим перед ним как безответные мишени… то есть он так думает. Я бы на его месте не стал. Зачем? Сейчас у него одна задача: перепрятать свою драгоценность, а что до нас, то устроить «несчастный случай» можно и позднее, а главное, подальше от Лаза. От нас и костей не останется. Кому придет в голову подозревать Пескова? Так, мол, и так, сожраны дорогие соратники доисторическими крокодилами во славу Корпорации…
Снова лязгнуло, но уже глуше и солиднее – Песков открыл люк. Повеяло сыростью и свежестью. Сейчас он высунется до пояса, посветит фонариком в мокрую черноту и полезет на воздух…
Когда он высунулся по пояс, я без всяких церемоний дернул его за ноги. Песков был в столь невыгодном положении, что от меня не требовалось практически никакой квалификации, ну разве что проследить, чтобы удар затылком о край люка не оказался смертельным.
Кто-то дергался подо мной, вскрикнула Надя, завопил спросонок Аскольд, но звук удара я уловил и понял, что получилось как надо. Обмякшее тело Пескова сползло в танк.
– Т-твою мать!.. Св-вят! Оп-пять ты?! Убью!!!
Ага, Стерляжий тоже проснулся… Еще бы ему не проснуться, когда под боком в тесном пространстве стальной коробки ворочается несусветная куча-мала и стремится включить его в себя! Спокойнее, Вадим, спокойнее. Спокойнее, ребята. Пока вы дрыхли, Свят все сделал за вас.
Они пока не были способны это оценить. Они попросту ничего не понимали и, предполагая самое худшее, продолжали бестолково барахтаться. Кто-то кому-то влепил затрещину. На кого-то неудачно наступили. Аскольд, коротко вякнув, воткнулся мне в поясницу чем-то тупым – наверное, головой. Ша! Спокойно, я сказал! Замерли!
– Да слезьте с лица, вы! Включите кто-нибудь фонарик…
Ощупав Пескова и убедившись, во-первых, что он еще не пришел в себя, а во-вторых, что в его руках не зажато решительно ничего, я выскользнул наружу и сразу нащупал оброненные Песковым фонарик и пистолет – они не скатились с брони. Остальное нашлось на раскисшем от дождя грунте возле правой гусеницы.