– Сами выросли.
Каков вопрос, таков и ответ.
– А верхний левый клык был удален?
– Нет, выбит, – признался я. – Давно, еще в училище.
– Понятно… Значит, так. Десны здоровые, микрофлора в порядке. Кариеса нет. Хм… Пломба ваша мне не нравится, лично я не думаю, что она продержится больше года. Поставим новую прямо сейчас, или вы предпочитаете сделать это в Звездном?
– Лучше в Звездном.
– Ну, как хотите. – Мне показалось, что в его голосе послышалось разочарование. Хорошего, то есть влюбленного в свое дело стоматолога хлебом не корми, дай включить бормашину. А плохие у нас не работают. – Хм… Все равно пломбу менять придется.
Придется так придется. Пусть хоть вырвут этот зуб, чтобы заведомо не заболел в ближайшие три года, – возражать не стану.
Назвался звездой – терпи папарацци. От стоматолога я попал к окулисту, от окулиста к невропатологу, а от него – прямо в лапы хирурга. Он велел мне раздеться, обстукал позвоночник и мял мои суставы не хуже опытного банщика, разве что больнее.
– Переломы, вывихи у вас были?
– Вывихов не было, а переломы – да. В детстве упал с качелей, сломал два пальца на правой ноге: большой и… тот, что рядом с ним.
– Указательный?
С врачами необходимо сугубое терпение. Такие они существа.
– Послушайте, вы сами этим пальцем хоть раз указывали на что-нибудь?
Врач задумался и, когда до него дошло, хохотнул.
– Я – нет, но бывают, наверно, исключения. Впрочем, это к психиатру… И потом, этот палец так называется. Значит, больше ничего не ломали?
– Нет.
– Тогда у вас еще все впереди. – На этой оптимистической ноте мы и расстались.
Еще один изувер в белом халате заставил меня проглотить пластиковый шланг с камерой на конце. Не знаю, что он там разглядел, но, похоже, остался доволен увиденным.
Уролог.
Отоларинголог.
Кардиолог…
Ничего себе – беглый осмотр!
От врачей явно не скрыли, кто я такой и зачем к ним попал. У меня сложилось (а к концу дня окрепло) впечатление, что каждый из них был бы рад повозиться со мной подольше: ну когда еще нацбезовскому медику выпадет случай помучить человека, собирающегося отправиться к Юпитеру? Должно же у человека быть что-то, чем на старости лет можно хвастаться перед внуками!
После этого меня продержали десять дней в клинике ради апгрейда – меняли чип на более совершенную модель. Операция как операция, только ложиться надо на живот. На вопрос, выбрить ли мне голову целиком или в видах эстетики ограничиться операционным полем, я только махнул рукой: делайте, мол, с головой что угодно, только уши оставьте там, где растут.
Им оказалось угодно обрить меня налысо.
Все-таки у нас умеют адаптировать чипированного пациента быстрее, чем в клиниках IBM, хотя и ненамного. Правда, я бы не посоветовал нашим медикам продавать на сторону свои ноу-хау: их методики годятся не для всех, и психические нагрузки на пациента, мягко говоря, высоковаты. Очень мягко говоря.
Примерно на четвертый день я вышел из чип-комы и начал узнавать окружающих. На пятый – сообразил, кто я такой. На седьмой ко мне вернулась речь, и я немедленно был подвергнут «развивающим» вербальным пыткам и бесконечным играм в «ситуации». На девятый день, когда я уже полагал себя пришедшим в норму и требовал меня выпустить, меня навестил нейрочиполог. Начал он с традиционного «ну-с». Этакое доброе старое междометие пожилого доктора старой закваски, по идее, обеспечивающее доверие пациента.
– Ну-с, как вы себя чувствуете с новым чипом?
– Как «Конкорд» рядом с самолетом Можайского, – приврал я.
Он хмыкнул.
– Между прочим, в левом полушарии у вас видны следы давнего ушиба. Было сотрясение мозга, а?
– Пожалуй, не было. Мальчишкой лазал на чердак, подломилась лестница. Ничего: полежал, встал, пошел…
– Считайте, повезло. Иногда такие удары приводят к чип-несовместимости, а то и к абсцессу мозга. Впрочем, это дело давнее… Будем надеяться, что с вами все будет тип-топ. Вернее, чип-топ, – скаламбурил он.
– Со мною уже все чип-топ, – возразил я.
– Вот как? Когда был подписан Абосский мирный трактат?
– Восемнадцатого августа тысяча семьсот сорок третьего года, – сказал я с удовольствием.
– Триста шестьдесят два помножить на четыреста двенадцать?
– Сто сорок девять тысяч сто сорок четыре.
– Смертельная доза цианида калия?
– Четверть грамма.
– Сколько пушек имел российский корабль «Эмануил»?
– Поправка: фрегат. Шестьдесят восемь.
– В каком из Евангелий, включая античные апокрифы, содержится легенда об Агасфере?
– Ни в каком.
– Ситуация: вашим действиям мешают два взаимоисключающих положения, имеющие силу императива. Каким из них вы будете руководствоваться?
– Третьим – «победителей не судят».
– Что вы делали третьего декабря прошлого года в восемнадцать часов ровно?
– Простите за такую подробность… Сидел на толчке.
– Очень хорошо, – улыбнулся врач. – Я думаю, с вами действительно все чип-топ.
Впрочем, выпустили меня все равно только через сутки. К тому времени я уже понял, что последний вопрос являлся запланированной провокацией и ложный ответ на него был впихнут в меня вместе с новым чипом в качестве теста. С чего это я, в самом деле, взял, будто чинно восседал на толчке? В тот момент я метался по офису «Альков-сервиса», вставляя здоровенного фитиля Саше Скорнякову за его топорную работу по теме «Прыщ»!
Пока я скучал в белых стенах, скрежетал зубами при воспоминании о ссоре с Машей и жаждал свободы, меня навестил еще один мучитель.
– У вас личные проблемы?
– С чего вы взяли? – окрысился я.
– Вижу. Но если я ошибаюсь, вам достаточно спокойно сказать «нет», и я обещаю больше не затрагивать эту тему.
– Блин!.. Да!
– Вот видите. Это надо исправить. Вы владеете методиками аутотренинга?
– Немного.
– Уже кое-что. В других обстоятельствах я порекомендовал бы вам самому заняться собой, но для скорости придется провести один-два сеанса гипнотерапии. Только уговор: вы не станете мне противодействовать, а то знаю я вас, людей с «железными нервами». Договорились?
Терпеть не могу находиться под гипнозом. Препротивное это дело – трепыхаться во власти кого-то постороннего, пусть и с добровольного согласия, не чувствовать собственного тела и просыпаться по счету «пять»!
– А без этого никак не обойтись?