– Что-либо определенное утверждать пока рано, – осторожно сказал Лебедянский. – Честно говоря, я совсем не уверен, что мы сможем извлечь из голой статистики нечто сенсационное. Впрочем, делаем что можем.
Так. О чем докладывать Кардиналу – не ясно. Перспективы «Надежды» неясны вдвойне.
– А социопсихологические модели? Выводы подтверждаются?
– К сожалению, да. Если исходить из предположения о повсеместно принятых мерах по нераспространению, утечка информации произойдет, скорее всего, в марте-апреле, причем, скорее всего, за рубежом, предположительно в странах Азии или Африки. Информационный бум последует немедленно, и сдержать его не поможет никакой «железный занавес», увы. Социальная терапия средствами массовой информации будет эффективна лишь до июля-августа. По наиболее вероятной модели, ориентировочный срок начала глобальной паники – конец ноября – декабрь. Число самоубийц по Конфедерации превысит к тому времени миллион человек. Наиболее вероятная модель указывает на неизбежность некоторых… э… социальных подвижек.
– Конкретно: каких? – потребовал Малахов.
– В декабре увидим, – съехидничал Воронин и прикусил язык.
Лебедянский развел руками:
– Структура потеряет устойчивость, это пока все, что нам известно. Не только у нас, но и по всему миру. Могу только сказать, что вероятность глобальных межблоковых конфликтов увеличится в первом приближении незначительно. Кстати, превентивное введение чрезвычайного положения ситуацию не выправит, а усугубит, это нами просчитано. По весьма приблизительным прикидкам, период «смутного времени» займет от полутора до двух лет.
– Пока не вымрет группа риска? – буркнул Малахов.
– Скорее пока не… м-м… исчезнет значительная ее часть. В дальнейшем процесс замедлится, и можно будет рассчитывать на восстановление управления страной.
– Спасибо и на том…
Он молчал. Эти трое смотрели на него и ждали, когда он отпустит их работать. Извернуться, вцепиться бульдогами в неподатливый материал, перелопатить несметные вороха, встать на уши, вылезти из кожи – но сделать! Малахов знал: ЭТИ умеют работать не за страх, а за совесть, и, если решить проблему вообще в человеческих силах, она будет решена, чего бы это ни стоило. Вопрос один: когда? Миновала всего неделя, сегодня пошли восьмые сутки. Мало, но за эту неделю свыше двух тысяч ни в чем не повинных людей перестали существовать, а почему – по-прежнему неясно. Модели Лебедянского доказывают лишь то, что интуитивно понятно и без них.
– А у вас что новенького, Кирилл Афанасьевич? Уже есть результаты?
Воронин открыл рот и со стуком захлопнул.
– Ничего себе на!.. Побойтесь бога, Михаил Николаевич, ребята и так вкалывают как заводные… Какие результаты! Вы нам время на результаты дали?!
– Ну-ну, шучу. – Малахов принужденно улыбнулся. – Я просто хотел напомнить вам, что времени у нас немного. Если через месяц у нас не будет полного понимания проблемы, а через три месяца – методики лечения, грош нам всем цена. Закопать нас на пустыре и забыть. А вы все-таки доложите экстрактно, что у вас делается.
Воронин утер рукавом пот и откинул со лба сальную прядь.
– Ну что делается… Собственно медицинским аспектом проблемы занимаются в ИВИАНе и параллельно в нашем центре в Нижнем. Я туда людей отправил, чтобы сидели на шее и погоняли. Трупы для исследований получаем регулярно, было сделано несколько десятков эксгумаций, в том числе и…
– Продолжайте, я слушаю.
– … в том числе негласных. Жалоб пока не было. Возбудитель не найден и не будет найден, если хотите знать мое мнение. Предсуицидальная клиника: довольно вялый выброс адреналина в кровь, совсем не такой шторм, как у нормальных самоубийц. Плюс к тому у значительного числа нарушение баланса гамма-аминомасляной кислоты в клетках мозга, отсюда предположительно и симптоматика. По показаниям свидетелей, в дни, предшествующие акту, у многих – вялость, повышенная рассеянность, незначительные расстройства моторики. Похоже на слабо выраженную депрессивную фазу при циркулярном психозе, но вообще-то пока не классифицировано. Это – третья стадия, так сказать. Вторая – повышенная раздражительность – обычно длится от двух до пяти дней и непосредственно предшествует третьей. Больше никакой патологии. Наличие первой стадии – внешне бессимптомной – мы пока лишь предполагаем.
– Понятно. Дальше.
– Работаем… Михаил Николаевич, да как можно работать?! Сколько у меня допущенных? Трое. От моих ребят есть отдача, когда они знают, что делают. Или мы работаем, а вы нас дрючите по мере необходимости, или мы продолжаем в молчанку играть, я так считаю. Вы бы выбрали что-нибудь одно, Михаил Николаевич.
В ледяных тевтонских глазах Штейна мелькнуло легкое презрение. Лебедянский покачал головой. Малахов помолчал, раздумывая. Укола в мозг не последовало.
– Могу позволить еще двоих, на ваш выбор. Но больше не просите, не дам. Вам хватит?
– Мало.
– Если мало, тогда уж простите, Кирилл Афанасьевич, на ваше место мне придется найти того, кому хватит. – Малахов припечатал ладонь о столешницу, начиная раздражаться. – Мне нравится, как вы работаете, и не вынуждайте меня с вами расстаться. Двое – максимум. И я еще не знаю, насколько допуск этих двоих уменьшит отпущенный нам срок. Кстати, Юрий Савельевич, просчитайте.
Лебедянский кивнул.
– Вот так-то. Вас, Юрий Савельевич, я не задерживаю, а вы, – Малахов показал глазами на Воронина, – пока останьтесь. Теперь прошу вас, Отто Оттович. Меня интересует дело Филина. Самоубийство?
Штейн чуть заметно подвигал бескровными губами, подыскивая слова. Отрицательно качнул головой, когда Малахов указал ему на сигаретницу с лечебным куревом.
– Сомнений практически не осталось, Михаил Николаевич. Версии об убийстве или несчастном случае мы пока не отбросили окончательно, однако считаем их крайне маловероятными… Вы позволите говорить подробнее?
– Разумеется… Курите, прошу вас.
– Простите, не употребляю… Хронология событий выглядела так. Охраны у Филина никогда не было, наружного наблюдения за ним тоже не велось. Дом прослушивался эпизодически, ничего интересного в записях мы не нашли. Восемнадцатого ноября приблизительно в полдень Филина видел сосед, правда издалека. Он показал, что Матвей Вениаминович дважды входил в гараж, оба раза провел внутри не более пяти минут, причем во второй раз имел в руке что-то вроде книги или портативного компа. По основной рабочей версии, это и был комп: в автомобильном компьютере устройств ввода-вывода, предназначенных для пользователей, как правило, не имеется, но есть разъем для подключения тестирующих устройств…
Он внимательно выслушал Штейна – обстоятельный, умница… До семнадцати часов Матвей Вениаминович Филин занимался тем, что ревизовал защитные программы и лазал по сети, по-видимому, имея намерение отыскать следы возможного взлома, затем уничтожил всю информацию на своем домашнем компьютере и сделал все, чтобы привести твердый носитель в девственно-непорочное состояние. Из дома не выходил. Кстати сказать, имел обыкновение работать только в своем загородном доме в Никольском и пересылал результаты по спецпочте или с курьерами СДЗН. Примерно в семнадцать часов Филин спустился вниз, вывел машину, аккуратно запер дом и гараж и выехал не вправо, как обычно, а влево, потому-то соседи и обратили внимание. Там слякотный проселок, осенью почти никто не ездит. У Филина был спортивный «блицСапсан-3000» с движком на водородном топливе – да, забыл упомянуть: кроме всего прочего, он был убежденный экологист. На своем экологически чистом звере он любил иногда гонять по скоростным трассам без всякой цели, числилась за ним такая причуда… Говоря проще, минут через пять на проселке крепко рвануло – похоже, он специально угнал машину подальше от людей. При взрыве вырвало переднюю стенку салона, Филину срезало ноги, и осколком редуктора…