– Рад, что тебе понравилось, – хмыкнул я. Вот уж кому что…
Отап как бы и не село – редко разбросанные по холмам у подножия Кодорского хребта домики, сады, пастбища, плантации чая и ореха, подпертые с севера горным поясом с великолепной Ходжали на заднем плане. Среди всей этой пасторальной идиллии суетливая речка шустро бежала по камням, кое-где уважительно обтекая крупные валуны. Глубины в ней, на глаз, было от силы полметра, ширины – полтора плевка. Не сезон снеготаяния, что поделаешь…
– Это и есть твое спокойное место?
Я только кивнул. Пилот крякнул, передернул плечом и не захотел больше со мной разговаривать. Машина, ложась на глиссаду, быстро теряла скорость – пилот явно намеревался посадить машину с первого захода. Я торопливо пристегнул ремень. Ох, пронеси… Пять метров до воды… три… один…
Удар! Протяжный скрежет рвущегося металла. Стон переборок, искры из приборного щитка… Лобовой плексиглас выбило, в кабину рванулась вздыбленная мутная вода. Позади в салоне что-то звонко лопалось. Экраноплан пропахал днищем речное русло, крутнулся вокруг оси, попытался было встать на нос, но не справился, проскрежетал в последний раз по валуну, тяжело плюхнулся и, перегородив речку, замер.
Я отстегнулся и ощупал себя. В голове гудели колокола и назойливо звенели какие-то бесстыжие бубенчики. Цел, однако!.. Пилот осторожно щупал здоровенную ссадину на лбу. Мокрый до нитки, он не замечал этого.
– Ну, бывай, – сказал я ему, вылезая на капот через битое остекление. – Спасибо, что подвез.
– Тебе спасибо, – сказал он серьезно. – Господи, все-таки это случилось! Хоть раз в жизни…
Я не стал его дослушивать. Недоставало мне еще, чтобы сюда собрались зрители и я проталкивался сквозь толпу… Бегом! Пожалуй, в селе стоит угнать машину, лучше всего джип, но только если сам подвернется, слишком мала моя фора, чтобы заниматься этим специально. Да и крюк какой по дороге, а выиграю я на машине всего-то километров пяток… Ближайший склон – вот он, рвануть по нему пешкодралом напрямик, в лоб, уйти наверх, в буковые горные леса, в царство карстовых воронок среди кустарника, там вы меня еще поищете… Там я вволю повожу вас за нос. А потом исчезну.
…Уже девять часов я мыкался в этом лазе, с ног до головы облепленный жидкой глиной, а лаз упрямо не желал кончаться, и только спереди дул легкий ветерок, пробуждая надежду на то, что выход все же есть.
Я пресмыкался, как червь. Встречались участки, где мне удавалось ползти на локтях, но больше было таких, куда приходилось буквально ввинчиваться по частям, иногда и на выдохе, заполняя собой пустоты, как расширяющийся газ. Одна рука впереди, в ней рюкзачок и фонарик, вторая согнута и прижата к груди. Затекли обе, и невозможно их поменять местами. Последнее место, где успешно проходили такие эволюции, где даже можно было проползти на карачках, кончилось час назад. Впереди – неизвестно что. Зря я сюда полез. Давно ясно, что лаз мало-помалу уводит вниз, а мне надо наоборот. Жутко подумать – возвращаться назад тем же путем. Вверх. По глине. Ступнями вперед.
Самое страшное для ползуна – не обвал, не внезапный паводок, не потеря ориентировки под землей. Самое страшное, вечный сюжет кошмарных снов – застрять…
Темное дело карст! Никогда не знаешь, какую шутку он над тобой выкинет в следующую минуту. И шутки-то у него по большей части дурацкие: поставить на пути километровый шкуродер или такой вот лаз, набить сифон жидкой глиной, напугать эхом в колодце, заставить то потеть, то дрожать… Промочить до нитки – это уж само собой разумеется. «Дождевая вода сквозь внутренности горы процеживается и распущенные в ней минералы несет с собой и в оные расселины выжиманием и капанием вступает…» Что правда, то правда, Михайло Васильевич. Вступает. Тут и человек «вступает в расселины выжиманием», чего ж воде-то не вступить туда же. Приятной такой водичке, освежающей. Градуса четыре.
Кажется, лаз чуть-чуть расширился. На какой-нибудь сантиметр, не больше – но уже можно было вдохнуть по-человечески. Уклон, пожалуй, тоже возрос. Я пополз быстрее. Найду место, где можно развернуться, и полезу назад. Тяжело, а надо. Впереди мне делать нечего. Удивительно, что вообще сюда долез. Двенадцать лет не спускался в пещеры, а надо же – не растерял ползучих навыков! Счастье, что сбросил брюшко за последние месяцы, – иначе торчать бы мне в узости плотно вогнанной затычкой…
Впереди был зал. Небольшой. Фонарик осветил его целиком. Малое озерко, характерные натеки по стенам, отовсюду капает, а сталактитов нет, два колодца в потолке, с водопадиком и без, третий колодец ведет вниз… Ага, вот я куда попал! Ну здравствуй, давно я тебя не видел. Зал Шумный, пещера Дурная, открытая нашей группой в двадцать втором и исследованная в двадцать третьем. Тогда же и получившая свое название. Пещеры Кодорского хребта не глубочайшие пропасти хребта Бзыбского, здесь все скромнее. Дурная – она и есть дурная, нет в ней ни красоты, ни свойств полигона для новичков, ни малейших претензий на рекордность: съемка двадцать третьего года не показала и трехсот метров глубины. Не удивлюсь, если после нас в эту дыру вообще никто не заглядывал. Оно, если подумать, к лучшему.
Я постоял на краю колодца. Столкнув камешек, не услышал звука падения – вода шумела. Мучительно хотелось шагнуть туда – в черноту… Назад! Да что это со мной, а? Устал, пошли психические сдвиги? Рановато…
Я обессиленно привалился к стене, прекрасно зная, что через несколько минут меня начнет колотить от холода. Нет, вода не просочилась к телу, спелеокостюм выдержал все шкуродеры, но пот!.. Хорошо было бы заменить патрон потоэкстрактора – а где его взять, запасной? Я был насквозь мокрый. За последние трое суток я проспал едва час. А ведь ушел! Самое главное – ушел, остальное – пыль и мелочи. Из-под носа ушел, как ни пытались они настичь меня раньше, чем я найду первую же карстовую щель. Знали место, где я кое-что могу! Смешно: они видели, как я ушел в колодец без веревки, на распорах, и честно попытались гонять меня под землей. С веревками. Чудо, что не убились. Спелеоподготовка у нацбеза та еще.
Но долго торчать тут тоже не стоит, подумал я. Не выдержу. А то и грянет наверху хороший ливень – утопит паводком, как суслика. Нехорошо, что на стенах не видно отметин от последнего паводка – значит, вода затапливает зал целиком.
Ладно, будем думать, что делать дальше… Чем хороша Дурная – так это обилием входов в нее. Только наша экспедиция разведала шесть. Только что я нашел седьмой, самый неудобный. Можно не сомневаться, что у каждого из этих семи входов меня ждут с большим нетерпением. Какой отсюда следует сделать вывод, господа? Правильно мыслите, найти восьмой вход, он же выход.
Значит, так. Глубина Шумного – порядка ста двадцати метров. Вниз идти незачем. Оба колодца в потолке выводят в одну и ту же штольню. Туда же можно попасть кружным путем через меандры и глиняный сифон. Штольня длинная, с ветвлениями, некоторые так и не были нами осмотрены… Но cперва нужно попробовать другое: вон тот знакомый мне узенький лаз за валунами. Ход Малахова.
В двадцать третьем я наткнулся на него случайно и получил выговор за трату времени, отпущенного на штурм пещеры. Ход вел не вниз, а наклонно вверх – это раз. Ход закончился тупиком – это два. Никто, кроме меня, туда не пошел, и ход остался просто ходом Малахова. Мало ли таких ходов; назвали в твою честь, и радуйся. Правда, в конце хода пламя зажигалки никак не хотело гореть ровно, и у меня сложилось впечатление, что камни впереди можно расшатать. Не помню почему – то ли сам я так решил, то ли ужалило меня в затылок, – но о чуть заметном сквознячке в конце хода моего имени я не сказал никому…