Меч, дорога и удача | Страница: 79

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

И самое главное – большая кровать под балдахином и полулежавшая на ней графиня Сибилла в прозрачной шелковой сорочке.

Каспар видел, как под тонкой тканью дышит ее тело. Ее безупречное тело.

Вьющиеся локоны распущенных волос довершали эту совершенную картину. Каспар Фрай на миг забыл, что эта женщина для него – яд и что весь ее вид и поза были заготовлены и продуманы заранее, чтобы погубить его.

Судя по всему, графиня не была намерена беседовать на отвлеченные темы.

– Ну? – насмешливо произнесла она. – Вот ты и здесь, Каспар Фрай. Иди же сюда…

И она протянула к нему свои красивые руки.

– Да, я иду, – хрипло ответил Каспар, нащупывая в кармане лекарство, которое дал ему мессир Маноло.

«Оно не только добавит вам выносливости в известном занятии, но и защитит от любовных чар графини, – предупредил тот. – В противном случае вы рискуете оставить в ее постели свой рассудок».

– Ну иди же, возлюбленный мой, – томно произнесла графиня, откидываясь на подушки. – Чего же ты медлишь?

«Господином Фраем» она его больше не называла.

– Здесь пахнет дымом? – спросил Каспар, чтобы отвлечь ее внимание.

Ему необходимо было достать из-за пояса и спрятать под кровать «дракона», чтобы тот, чего доброго, не грохнулся на паркет, когда придется снимать штаны.

– Это не дым, это ароматические курения.

– Да? А мне показалось – дым. Я очень боюсь пожаров. – Фрай присел на кровать и быстро сунул под нее «дракона». При этом он наткнулся на что-то еще.

Это оказался маленький дамский кинжал – небольшой, но очень острый. Видимо, у графини было припасено несколько вариантов финала этого свидания.

Фрай задвинул подальше «дракона» и наконец повернулся к графине, которая почти натурально демонстрировала свое желание и страсть, нежно дотрагиваясь до спины Фрая.

– Я хочу пить, – неожиданно для графини сказал он. – Наверное, от волнения. – И он виновато улыбнулся.

– Вот здесь рядом есть вино, – промурлыкала ее сиятельство и обольстительно потянулась, как большая и сознающая свою власть хищница.

Каспар наклонился к столику и, незаметно забросив в рот лекарство, запил его ароматной водой из чаши для споласкивания рук.

Вода с душистыми маслами оказалась отвратительной на вкус, однако в ней, в отличие от вина, наверняка не было яда.

– Ну иди же… Иди ко мне, мой победитель… – шептала графиня, прижимаясь к Каспару все более страстно.

«Обидно. Очень обидно, – подумал он, – получать такую женщину, зная, что она тебя ненавидит и использует в каких-то темных целях».

Однако для поддержания образа безумно влюбленного мужчины ему следовало доказать свою любовь на деле.

– Уже иду, любимая, – сказал он и приступил к доказательству.

100

Минуты пролетали за минутами, складываясь в часы. Графиня оказалась неутомимой и изощренной любовницей, но способности и выносливость Фрая стали ее занимать. Ее сиятельство смеялась, встряхивая кудрями, и снова набрасывалась на Фрая, ожидая, когда тот запросит пощады.

Она кусала его, требовала признаний в любви и выдумывала все новые развлечения.

Каспар знал, что она играет, а потому играл тоже. Впрочем, играть любовь к прекрасной Сибилле было легко.

Безумства графини продолжались довольно долго, однако часа за два до рассвета она капитулировала в позиции «Царская охота».

– Ты удивительно крепок, Каспар, – произнесла она устало, даря ему прощальный поцелуй. – Ты разжег во мне огонь такого страстного желания, что я хочу, чтобы ты пришел и завтра ночью.

– Я приду, – легко соврал Фрай.

– Обещай мне это, любимый.

– Обещаю, любимая… – ответил он, одновременно думая о том, сумели ли Аркуэнон с Фундинулом заседлать лошадей. А еще о том, как бы не забыть под кроватью «Трехглавого дракона».

Обратно к его покоям Каспара проводила все та же служанка, которая была бодра и улыбчива, словно ей не требовалось никакого отдыха.

«Вот что значит возраст, – подумал Каспар. – Я же чувствую себя так, словно меня побили палками… Ох, надеюсь, Генриетта никогда не узнает об этом».

Под утро в замке было тихо. Публика, что пьянствовала и танцевала до поздней ночи, наконец улеглась и сейчас видела первые сны.

Горничная ушла, и Каспар остался один. Он посидел с минуту, ожидая, когда девушка покинет коридор, затем решил выглянуть, однако его опередил Фундинул, который сам заглянул в апартаменты.

– Ну? – спросил Каспар.

– Все готово, ваша милость. Лошадей заседлали. Конюхов связали.

– Связали конюхов?

– Да! Вы не представляете, ваша милость, какими крепкими оказались эти ребята.

– Но вы не наделали шуму?

– Нет, шуму не было. Они как огня боятся эльфов. Аркуэнон растянул свой лук и сказал, что пригвоздит к стене любого, кто пикнет или тронется с места. Никто не пикнул, и мы их связали.

– Они не будут кричать?

– Не беспокойтесь, ваша милость. Я сунул им в рот по пучку свежей соломы.

– Где Аркуэнон?

– Он в своих апартаментах.

– Хорошо. Пойдем к нему.

Когда они вошли к Аркуэнону, тот стоял возле окна.

– Там внизу только кусты, – сказал Каспар.

– Да, я помню.

– Тогда начинай привязывать к раме веревку. А ты, Фундинул, тащи свои сумки. Еще нужно подвинуть к окну стол, чтобы Аркуэнону не пришлось поднимать сумки с пола. Время будет дорого.

– Сделаем, ваша милость, – сказал гном.

– И остальным сообщи, чтобы несли сумки, только тихо там, в коридоре.

– Конечно, ваша милость.

Вскоре все седельные сумки были доставлены в апартаменты эльфа и рядком уложены на столе, который придвинули к самому окну.

Затем бойцы захватили свое оружие и стали спускаться по лестнице, ведущей во внутренней двор. Все, кроме Аркуэнона, который занял позицию в узком лестничном окне, откуда весь двор был виден как на ладони.

Каспар и его друзья старались двигаться неслышно, однако на одном из этажей столкнулись со слугой, тащившим для какого-то гостя горячую воду.

– Ой! – воскликнул лакей, наткнувшись на вооруженную группу.

– Стой, – сказал ему Каспар, – тебя как зовут?

– Триест, ваша милость.

– Поставь кувшин на ступеньки, Триест.

– Слушаю, ваша милость. – Слуга немедленно поставил кувшин, но едва он распрямился, как Фрай так приложил его по лбу, что бедняга без чувств повалился на ступеньки.