Кот недовинченный | Страница: 2

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Ленчик откликнулся немедленно: «Да ты поэтесса! Скоро буду».

Вот свинья, подумала Катя, насмехается над старшими. Поэтессой обозвал. И что значит: «Скоро буду»? «Скоро» – это как? Через пять минут? Пятнадцать? Или через два часа?

Н-да, такая уж привилегия у юности: быть равнодушным ко всему, что не относится впрямую к ее собственной жизни. В том числе и к своим родным. Катя сама точно такой была – всего лет десять назад.

Вздохнув, Катя выпустила воду, уже успевшую залиться в ванну, и отправилась на кухню: провести ревизию холодильника. Паэлья – паэльей, но ею дело вряд ли ограничится: Ленька метал будь здоров, что бы с ним ни случалось.

…Ленчик явился через пятнадцать минут с тремя замороженными тюльпанчиками.

– С наступающим Восьмым марта, тетенька, – пробормотал он, протягивая букетик Кате.

– Лелик, окстись! До восьмого марта еще две недели. Ты, компьютерщик, считать-то умеешь?

– Не очень хорошо, – парировал племянник. – Так, на семь-восемь, и то с калькулятором. А что, рано цветочки дарить, да? Тогда я могу забрать.

– Ох, Лелик! Наглость твоя не имеет границ.

– Я знаю.

– Ты меня своими цветами конкретно пугаешь. Я и без того думаю: что же могло случиться, чтобы ты ко мне вдруг заявился? Да еще в пятницу вечером? Неужели Машка беременна?

– Не дождетесь, – нахмурился Леня.

– Тогда что?

– А я-то думал, здесь паэлью дают, а не мозги полоскают…

– Хорошо, тогда мой руки – и давай за стол.

– Фу. Как пошло, в мамином стиле: «мой руки», «давай за стол».

– Не хочешь? Кормить не буду.

– Хочу, тетенька! Очень хочу!

Катя давно открыла секрет кормления племянника – порцию ему надо подавать ровно такую, чтобы казалось: обычный человек столько съесть не в состоянии. Однако Лелик всякий раз уминал, и с пребольшим удовольствием.

Вот и сейчас она навалила ему двойную дозу паэльи, рис аж за края тарелки высовывался – а Лелик ничего, слопал за милую душу. Срубил – и очевидно повеселел. Лицо разгладилось, зарозовело, глаза заблестели.

– Ох, хор-рошо! – с чувством произнес племянник, отвалившись от еды.

– Вкусно?

– Еще как! Супер! Просто чудеса творишь! Паэлья лучше, чем в Испании.

– А ты что, был в Испании?

– Нет, – быстро ответил племянник, – но паэлья у тебя все равно вкуснее.

– За что люблю я тебя, Лелик, – благодарно проговорила Катя, – умеешь ты сказать доброе слово.

– А что, Паша твой Синичкин не умеет?

– Куда ему! Из него простое «спасибо» клещами нужно вытягивать. Одно слово, мент – хоть и бывший.

– А где он, кстати, сейчас?

– Понятия не имею. Наверно, у себя, на Дмитровке. А может, по бабам шляется. Он у нас теперь человек свободный.


– Вы что с ним, опять поругались? – участливо поинтересовался Ленчик.

– Опять, – вздохнула Катя. – Но на этот раз, думаю, уже навсегда.

– Жа-алко. А у меня к нему дело было.

– Звякни ему сам. Телефоны знаешь.

Племянник скривился, но Катя продолжила:

– Он, наверное, даже обрадуется. Люди склонны любить тех, кому они сделали добро.

– Супер! – восхитился Ленчик.

– Что?

– «Люди склонны любить тех, кому сделали добро». Ты сама придумала? Гениально!

– Ты сегодня, Лелик, что-то подозрительно сладкий. Ну-ка, давай выкладывай, что случилось.

– Со мной – ровным счетом ничего.

– А с кем тогда? С мамой? – встревожилась Катя.

– Нет, у нее тоже все нормуль. Как всегда: занудствует да каши мне варит. – Ленчик скривился.

– Тогда у кого проблемы?

– У моего ближайшего и лучшего друга.

– Рассказывай.

– Тебе по-мужски излагать – или по-женски?

– В смысле?

– Женщины обычно повествуют по порядку: с чего началось, как продолжалось, чем закончилось. А мужики сначала выкладывают самое главное, а потом уже переходят к деталям.

– То есть перескакивают с пятого на десятое. Ладно, рассказывай как хочешь, юный спец по гендерным проблемам.

– И спрашивать не буду, кто такой этот гендер… [1] Короче, рассказываю. В привычном тебе женском стиле.

И Леня поведал Кате следующее.

…Еще на втором курсе к ним в группу пришел новенький. Он год проболел (или прокосил, Ленчик точно не знал), брал академку, отстал на курс. Звали его Антон Старостин. Прошло достаточно непродолжительное время, и он стал Лениным закадычным другом. Во многом сему способствовало то, что Антон был мегапрограммистом – лучшим на курсе.

– Лучше тебя? – удивилась Катя.

Вопрос был неслучаен. Ленчик являлся всем известным – во всяком случае, в масштабах семьи – программистом, компьютерщиком, хакером. Казалось, для него нет ничего невозможного. Проникнуть в сеть сотового оператора и пополнить счет парой сотен долларов – пожалуйста. Взломать сайт хозарских сепаратистов – ничего нет проще. И потом, звание победителя Всемирной компьютерной олимпиады в Кейптауне (которое с гордостью носил Ленчик) тоже абы кому не дадут.

– Увы, – вздохнул племянник, – Тоха был лучше, как ни обидно признавать сей прискорбный факт. Но… Как говаривал Аристотель, Платон мне друг, но истина дороже.

– Это Сервантес говаривал, – машинально поправила Катя. – Во второй части «Дон Кихота».

– Правда? – рассеянно изумился Ленчик. – Ну, какая разница. Главное, Тоха был в наших компьютерных делах очень крут. Мы с ним не раз и не два сходились в честном поединке. И почти всегда он меня – делал… Выражаясь доступным тебе, филологине, языком: если я по компам мастер спорта или, – скромно добавил юноша, – мастер спорта международного класса – то он был гроссмейстером.

– Да ты у нас скромняга настоящий, – пробормотала Екатерина.

– Да, я такой!.. Тошка вообще, – продолжал Ленчик, – очень многоталантливый человек. Мы с ним пьесу сочинили, для КВНа, и он в ней главную роль играл. А однажды вот что было: Тоха вдруг исчез. Появился через четыре дня – небритый, немытый, глаза красные. «Где был?» – «А я, – говорит, – биотехнологией увлекся. Создал компьютерную муху с шестью крыльями». – «И где же она?» – «Улетела».

– Прямо настоящий Леонардо да Винчи, – усмехнулась Катя.

Ленчик на ее иронию не отреагировал, настаивал:

– Не, он правда реальный гений.