– Вопрос на засыпку: кто никогда тебя не предаст?
– Человек верный и преданный.
– Ответ неправильный.
– Тот, кто хорошо мотивирован.
– И снова в молоко.
– Тот, кому в случае предательства есть что терять.
– Разумно, но опять мимо цели.
– Так кто же?
– Тот, господа, кто сам ничего не знает.
* * *
Как же они все меня честили, включая Антона! Любимый сын обозвал «эскаписткой» и «дауншифтершей». Вот вырастила умника на свою голову! Я не поленилась, залезла в Интернет. И поняла: мой высокомудрый сынок, как всегда, бросается словами, не совсем понимая их смысл.
Потому что «эскапизм» происходит от английского escape – «бежать, спасаться» и означает уход от действительности в вымышленный мир. Но я ни в какой вымышленный не собиралась. Я намыливалась в очень даже земной мир! На мой взгляд, гораздо более настоящий, чем прокопченная, надрывная Москва.
Мир, где ярко светит солнце, небо лазурно, плещутся волны. И ветер наполняет паруса, и поют снасти… Зато с «дауншифтершей» Антон почти угадал.
Слово «дауншифтинг», втирала сетевая энциклопедия, происходит от английского down shifting – дословно-коряво значит «спускаться вниз». Дауншифтерами называют людей, которые сознательно отказываются от солидной должности и высокой зарплаты в пользу семейных посиделок, новой работы, больше похожей на хобби, или эмиграции в Гоа.
Правда, ко мне слово down – «снижение» – не очень-то подходило. Ни от какой слишком уж солидной должности я не отказывалась. Да и свою нынешнюю зарплату не назвала бы огромной.
А вот глагол shift – «изменение» – оказался в самую точку. Впервые за последние четыре года, прошедших после смерти Вадика, мне захотелось хоть каких-то перемен. Точнее – захотелось хотя бы чего-то, выходящего за рамки самых примитивных потребностей: спать-есть-пить-помогать-заботиться (об Антоше)… Я вдруг поняла: если я не трансформирую свою жизнь сама, она уже никогда не поменяется.
Я сейчас в том возрасте, в каком был Вадик, когда женился на мне. Боже, каким же он мне тогда казался взрослым! И даже порою – старым. Особенно если я рассматривала его тайком – например ночью, когда он спал или когда самозабвенно, не замечая ничего вокруг, работал.
В ту пору мне было девятнадцать, и я думала, что за пределами сорока – жизни нет. Да что там сорока! Я полагала, что уже после тридцати пяти начинается дряхление, увядание, смерть всех желаний… А Вадик смеялся: «Да после сорока жизнь только начинается! Самый смак!»
– Что там хорошего, в старости?! – искренне ужасалась я.
А мой будущий муж хохотал:
– Чудачка! После сорока ты, наконец, понимаешь: зачем ты в этот мир призван. Понимаешь свое тело: чего оно хочет. И свою душу: что ей надобно давать и что она может тебе отдать…
Вадик тогда казался мне таким умным. Да я всегда считала его мудрецом. И сейчас мне ужасно не хватает его умения растолковывать разные непонятности – точно, метко, образно… Как недостает Вадика для тысячи других вещей: пить чай, ходить в кино, валяться на пляже, сидеть в кафе, гулять по лесу… Обои клеить, ужинать вместе с ним и Антошкой, а по воскресеньям – завтракать втроем…
Вот, не могу. Опять разговор сам собой сбивается на Вадика, и глаза на мокром месте.
Конечно, когда я выходила замуж за человека старше себя на двадцать три года, я сознавала: скорее всего, наступит день, когда я останусь одна. Но я не думала, что он придет так скоро. И не дряхление или болезнь будет тому причиной, а трагический случай. И главное, что ушедшего мне будет настолько не хватать…
Ну вот, разнюнилась. Все, все. Хватит рыданий… Рассказ мой не о Вадике, а совсем о другом.
О том, как женщина сорока двух лет (перед вами я не буду кокетничать, скрывая свой возраст) начинает новую жизнь. Совершенно новую. Практически с нуля.
* * *
К яхтам (как и ко многому другому) меня приучил Вадик. (А разве могло быть по-другому с девятнадцатилетней девчонкой, которая решила связать свою судьбу с мужчиной за сорок!) Когда он впервые вышел на кафедру в качестве приглашенного лектора и начал говорить, моя душа замерла от восторга, и совсем не потому, что я в него влюбилась – любовь пришла позже. Просто он сразу поражал и как мужчина, и как ученый: умный, яркий, красивый, стильный, независимый, уверенный в себе… При сем он всегда, когда мы уже были вместе, говорил – безо всякой рисовки, – что неправильно выбрал профессию: всегда хотел стать моряком. И когда у нас появилась возможность, мы все свои отпуска стали проводить (порою дважды в год) под парусом. А в выходные тренировались на собственной яхточке-посудинке на Пироговке.
Только не подумайте, что наша жизнь с Вадиком была облита сахарной глазурью, взбитыми сливками и шоколадом. Почему-то у многих при словах «собственная яхта» возникает образ олигарха верхом на многопалубном белом пароходе. Однако за рубежами нашей Родины яхтинг сейчас – такое же хобби, как, скажем, горные лыжи, дайвинг или теннис. Не слишком дешевое, но если ты работаешь – особенно адски, как Вадик, – запросто можешь себе позволить. Вот и мы начали себе позволять – и первые года три считали свои поездки неслыханной роскошью, подарком судьбы. А потом привыкли. Сволочь человек, ко всему привыкает, и к счастью своему тоже. Даже не замечает его.
А ведь в какой-то момент грандиозной перестройки и последующего большого хапка, в начале девяностых, у нашей семейки (Вадик, маленький Антошка и я) не то что яхты – порой даже хлеба не было. Вадик тогда рыскал по столице как угорелый в поисках пропитания. Он считал себя обязанным. Он мужчина, он старший, ему и кормить семью, полагал мой муж, и в пору, когда его знания и опыт ничего не стоили, никаким трудом не гнушался. А потом его упорство и труд (как у лягушки, которая сбила молоко в масло) дали свои плоды. Его профессиональные знания, умения и опыт оказались востребованы и с каждым годом стали давать все больший доход. Правда, мне, конечно, было нелегко, потому что пришлось его отпускать. Сначала – на три года в Африку. Потом дважды, с перерывом на год, – на Ближний Восток. Затем во Францию… Трудно мне было без него. Зато мы с Антоном ни в чем не знали себе отказа. Мы, все трое, не то что как сыр в масле стали кататься, но нужду пережили и даже кое-что начали себе позволять. Я благие перемены в нашей жизни расшифровывала для себя так: благодаря тому что мы оставались вместе в невзгодах, Бог дал нам понежиться в радости. Какой был праздник, когда Вадик возвращался из своих командировок и надолго оставался с нами!
Я опять сбилась на Вадима, простите меня, а ведь начинала и хотела – о яхтах.
В мореплаваниях с супругом я многому научилась. Всему, что он умел сам. И теперь готова была применить свои знания на практике.