– Хорошо-хорошо, – поспешила она успокоить Николеньку. – Я все тебе расскажу. Все подряд. И без всякой самоцензуры.
Но при этом подумала: «Фигушки я тебе расскажу все. Никогда ты, сынуля, я надеюсь, не узнаешь всего. Слишком многое со мной за эти годы случилось. Слишком многое я узнала: и любовь, и настоящую страсть, и разлуку, и измену, и жизнь без любви… И кровавое убийство, и неправедный приговор, и предательство самых близких… И бедность я узнала, и богатство, и самые черные чувства испытала, и самые светлые… Слишком тяжело мне обо всем об этом будет рассказывать. И всего обо мне никогда и никто не узнает… Даже ты не узнаешь, мой сын».
– Ну, давай, давай же, мама! Рассказывай! – задергал за рукав ее шубки Николенька.
Настя. 1982-й год, июнь
У Насти Капитоновой было все.
Кроме счастья.
Однажды она попыталась определить – одним словом! – чего же ей не хватает в жизни. Денег, шмоток, деликатесов? Все есть в избытке. Внимания? Тоже достаточно. И одноклассники к ней кадрятся, даже красавчик Мишка из десятого «А». А родичи со своим вниманием просто прохода не дают.
Может, развлечений ей мало? Да нет, пожалуйста, на любой вкус. Дед по первому свистку достает билеты на любые спектакли и концерты, приглашения на модные премьеры и закрытые просмотры в Дом кино и ЦДЛ… И карманных денег хватает…
Но почему же она никогда не чувствует себя счастливой?
И Настя, наконец, подобрала слово: ей неуютно. Неуютно там, где она проводит две трети жизни. Неуютно дома, в семье.
Квартира у них такая, что полкласса (да не простого, элитного!) завидует. Пятикомнатные апартаменты на Большой Бронной, окна в тихий двор. Мебель – не какое-нибудь ДСП и советская рогожка, а благородное дерево и натуральная кожа. Ковры, хрусталь, картины по стенам. В общем, дорогая, красивая декорация. Театр. Но… Но на домашней театральной сцене вечно происходит что-нибудь неприятное…
Сегодня за вечерним чаем Насте снова указали на ее место. А место ее в семействе – последнее. Как говорит один придурок из класса, «у параши». И все из-за этой Болгарии…
Болгария намечалась в июле. Турпоездку, разумеется, пробил дед.
– В соцстрану нас отправить для него не проблема, – гордо сказала Настина бабушка. А мама вздохнула: «Курица не птица, Болгария не заграница. Я бы лучше в Югославию поехала, там обувь шикарная. И мужчины красивые».
Мама всегда чем-то недовольна, Настя уже привыкла. А по ней – Болгария так Болгария, тоже неплохо.
Собирались ехать втроем: Настя, мама и бабушка. Дед путешествовать с ними отказался: он никогда не изменял любимому Сочи.
Настя тщательно готовилась к поездке: нужно выглядеть в этой Болгарии не хуже других, все-таки почти что Европа! Еще в мае она выпросила у деда новые джинсы.
Самолично отстояла в ЦУМе трехчасовую очередь за югославским купальником.
Выменяла у подруги красивейшие пляжные шлепки с разноцветными перепонками и бисерными завязками. Купила у спекулей яркие резиночки для волос… А вот книжки про Болгарию, как советовала мама, читать не стала – чего зря голову забивать, приедет и сама все увидит. И без того по программе постоянно читать приходится.
Мама с бабушкой тоже готовились к поездке. И тоже демонстрировали деду, Егору Ильичу, новые наряды. А сегодня за ужином мама похвасталась:
– Я три «Зенита» купила! По одному на каждого!
– Молодец, – немедленно откликнулась бабушка.
Настя ничего не поняла. Какие «Зениты»? Зачем?
А дед аж голос от возмущения потерял. Просипел:
– Да вы что, бабоньки? Обалдели? Вы что, спекулянтки?!
Мама отмахнулась:
– Какая спекуляция? Так, небольшой товарообмен.
– Позориться я вам запрещаю, – ледяным тоном заявил дед. – И страну позорить!… Вы, извините, за границу не от липецкой швейной фабрики едете!
– Да кто там будет позориться! – отмахнулась мама. – Горничные сами подходят и предлагают: один «Зенит» – пятьдесят левов.
А бабушка мягко добавила:
– Там дубленки очень красивые. И мне нужна, и Ирише… А в твоей сотой секции дубленок в прошлый раз не было.
Дедовы глаза заметали молнии.
– Тряпичницы, – пригвоздил он. – Да у вас от шмоток шкафы уже ломятся! И все мало!
Бабушка вспыхнула. Мама молча опустила глаза.
Назревала ссора. А когда родные кричали друг на друга, Насте казалось, что у нее останавливается сердце: так и кололо, так и ныло… И она кинулась на выручку – привыкла уже работать буфером. Чем бы их отвлечь? Настя спросила:
– А на каком она море, эта Болгария? На Адриатическом? На Красном?
За столом дружно замолчали, переглянулись… Первым очнулся дед. Молнии из его глаз исчезли.
– На Белом море, Настя, на Белом. А на берегу – тюлени, пингвины…
Настя растерянно заморгала: кажется, она снова ляпнула что-то не то.
– Настенька! Карта мира у деда в кабинете висит. Сходила бы, хоть посмотрела, куда ехать собираешься, – жалостливо вздохнула бабушка.
Упрек прозвучал необидно. Настя в ответ улыбнулась:
– Мне ж географию в университет не сдавать…
А вот мама уколола ее по-настоящему больно:
– Пэтэушница! Думай, прежде чем рот разевать!
Сердце прыгнуло, трепыхнулось. Глаза защипало. Не хватало только при них при всех разреветься! Настя быстро встала и выбежала из-за стола. Закрывая за собой дверь, услышала, как дед выговорил матери:
– Ну зачем ты так, Ирина?!
…Настя обожала маму. Всегда считала, что мамуля у нее – лучшая в мире. Самая красивая, самая умная, самая молодая. Но боже, как же она ее боялась! И ничего не могла с этим поделать.
Настя хорошо помнила давнюю, со времен раннего детства, историю.
Детский садик у нее, разумеется, был продвинутый, с улицы не попасть: вкусные пудинги, огромная игровая и даже бассейн-лягушатник… Воспитательница в их группе тоже оказалась непростой – взрослые говорили, что не только с высшим образованием, а настоящий психолог с дипломом кандидата наук. Маленькая Настя однажды подслушала, как мама хвасталась подруге: «Ни разу не видела, чтобы в моем саду дети просто играли. С ними постоянно занимаются – по особой развивающей системе». Настя тогда не поняла, что это за система такая, но, рисовать по заданию воспитательницы свои мысли и лепить из пластилина свой внутренний мир, ей нравилось. А однажды той взбрело в голову: стала требовать от малышей, чтобы они рассказали, чего они боятся. Ну, группа много чего боялась – и давай рассказывать.