Показ действительно интересного фильма был обречен на успех, публика встретила картину бурей аплодисментов и приветственными криками. К радости зрителей, в зале присутствовали режиссер и главные актеры фильма, среди которых выделялась очаровательная Мила Йовович.
В фойе среди гостей были видны озабоченные лица офицеров российской, французской и израильской спецслужб. В левой части здания, выходившей на побережье, в небольшом кабинете собрались три генерала — Даете, Светлицкий и Райский. Настроение у всех было безрадостное, нервы на пределе, все уже знали о случившемся в Париже. Дронго сидел в зале, с интересом осматриваясь.
Вернувшись вчера в отель, он, как и предсказывал генерал Райский, уже не застал Алису Линхарт в «Негреско». Она успела оставить для него только короткую записку с пожеланием удачи. И это было все, что осталось у него от встречи с этой сильной женщиной. Он показал записку отцу, и у того испортилось настроение на весь день. Вечером он признался сыну, что боится неожиданных разрывов и уходов близких людей.
— Когда тебе много лет, начинаешь опасаться всего, — признался отец, — особенно меня волнуют вот такие ситуации, когда навсегда теряешь близких тебе людей. Она была потрясающей женщиной, и очень жаль, что теперь ее не будет рядом с тобой.
Во время открытия фестиваля Дронго удалось каким-то чудом достать второе приглашение, и теперь отец сидел рядом с ним, удивляясь этой неистовой атмосфере праздника, который мог состояться только в Каннах. Смокинг, взятый для него напрокат в Ницце, очень шел ему. Отец был примерно одного роста с сыном, оба были очень высокие. При таком росте смокинг молодил пожилого человека.
— По-моему, все эти люди сошли с ума, — предположил отец, поправляя бабочку, — так убиваться из-за кино! Просто им нравятся иллюзии, их уже давно не интересует реальная жизнь.
Церемония открытия состоялась, и сотни агентов в этот вечер внимательно наблюдали за каждым движением приглашенных в зал людей. Когда поздно ночью фильм окончился и люди начали выходить из дворца, к Дронго подошел озабоченный Гурвич.
— Может, мы ошиблись, — великодушно сказал он, употребив слово «мы», — может, террористы и не думают о фестивале?
— Тогда это будет самая лучшая ошибка в моей жизни, — признался Дронго, — но боюсь, что самое трудное нас еще ждет впереди.
Мимо шли возбужденно обменивающиеся впечатлениями зрители. Дронго протиснулся к генералу Светлицкому. Тот стоял в смокинге с таким видом, словно у него сильно болели зубы. Увидев подходившего Дронго, он кивнул ему в знак приветствия.
— Чем вы недовольны? — спросил Дронго.
— Вы знаете, кто приехал с иранской делегацией? — спросил Светлицкий и, не дожидаясь ответа, сказал:
— Сам Али Гадыр Тебризли.
— Значит, он любит кино, — заметил Дронго.
— Это значит, что вы все-таки ошибались, — возразил Светлицкий, — боюсь, что мы все недооценили коварство иранской разведки.
— Вы же сами говорили, что контракт столь же выгоден Ирану, насколько он выгоден Франции и России, — напомнил Дронго, — зачем же иранцам рубить сук, на котором они сидят. Может, наоборот, они хотят застраховать себя от возможных неприятностей. Такая мысль не приходила вам в голову?
Светлицкий недовольно посмотрел на собеседника и, опять поморщившись, произнес:
— Вы все время блефуете, Дронго. Однажды вы сорветесь по-крупному.
Нельзя считать, что вы умнее всех. Одна голова, какая бы она ни была гениальная, это все-таки одна голова. Анаша пословица гласит, что в таких случаях лучше две головы.
— Именно поэтому я привез на фестиваль своего отца, — улыбнулся Дронго и, повернувшись, пошел к выходу. Светлицкий остался на месте, так и не поняв, что хотел этим сказать Дронго.
В этот день на виллу «Помм де Пимм» прибыли сразу двое новых гостей.
Они приехали на микроавтобусе и сразу загнали автомобиль в гараж. Незнакомцы прошли в дом, вызвали Уэйвелла в сад и долго беседовали с ним, прогуливаясь по дорожкам, проложенным между бассейном и искусственным озером. Несмотря на усилия сотрудников спецслужб, удалось записать лишь фрагменты разговора, из которого стало ясно, что оба гостя готовят Уэйвелла к основным событиям, которые должны состояться только в день закрытия фестиваля, а именно — в следующее воскресенье, восемнадцатого мая.
Этот разговор особенно обрадовал генерала Даете. На следующий день в Канны должен был прилететь президент Франции, и к его прибытию в городе были введены беспрецедентные меры безопасности. Все машины получили новые пропуска, все автомобили останавливались задолго до дворца, и даже очень именитым пассажирам приходилось преодолевать последнюю часть пути пешком.
Визит этих гостей вселил уверенность и в остальных руководителей спецслужб, уже решивших поставить крест на самой идее использовать виллу в качестве приманки для террористов. Их появление свидетельствовало либо о просчете террористов, либо о правильном расчете сотрудников спецслужб. Их руководителям хотелось больше верить во второй вариант, что они с удовольствием и делали.
Одиннадцатого мая на Лазурный берег прилетел сам президент Франции.
Артистическая натура Жака Ширака требовала такой грандиозной сцены, как Каннский юбилейный фестиваль. Справа от дворца стоял памятник де Голлю, а слева, у побережья, памятник Жоржу Помпиду, не просто бывшим президентам республики, а своего рода духовным предшественникам Жака Ширака на этом посту.
И хотя непрезентабельный памятник де Голлю был расположен напротив американской закусочной «Макдоналдс», а у памятника Жоржу Помпиду продавали жареные сосиски, так называемые «хот-доги», тем не менее важны были символы, и Ширак в полной мере насладился своим особым статусом почетного гостя.
А мужчины, прибывшие на виллу, разместились в одной из спальных комнат и довольно быстро приспособились к рваному ритму жизни Уэйвелла. Уже на следующий день один из них переехал В другую спальню, а на вилле появились еще две длинноногие девицы, также предпочитающие купаться в бассейне в костюмах Евы.
Напряжение росло с каждым днем. Мул нигде не показывался. Двенадцатого мая все события переместились в аэропорт Ниццы, откуда большинство почетных гостей фестиваля уезжало на один день в Париж, чтобы отпраздновать юбилейные мероприятия в столице Франции, в одном из самых знаменитых ресторанов города, расположенном на Елисейских Полях, — ресторане «Фуке». Перед входом в ресторан были выбиты имена самых известных актеров, режиссеров и эстрадных звезд Франции, когда-либо посетивших это заведение. Вокруг ресторана были натянуты белые палатки, чтобы скрыть от глаз посторонних праздничный ужин звезд мирового кино. Вместе со звездами в город прибыло около трех сотен их телохранителей, вокруг ресторана дежурили мобильные полицейские части, готовые вмешаться в случае необходимости. Но главные события по-прежнему происходили в Каннах, где шел конкурсный показ фильмов.