После работы первым делом она направилась в церковь с целью ознакомления с объектом. Галина еще не выяснила, где Давидик собрался венчаться, но решила, что первую разведку можно провести в любом, первом же подвернувшемся храме. Надо сказать, что подвернувшийся храм ей сразу не понравился. Во-первых, в нем было душно, во-вторых, темно и слишком много позолоты. Иконописные лики были покрыты тоже слишком темным лаком и потому выглядели устрашающе. Галина подошла к первой попавшейся иконе и прочитала под ней, что это Николай-угодник. Кроме имени, на табличке была написана краткая молитва, которую полагалось возносить этому образу. Эдакий сервис не понравился Голощекиной еще более, чем сам храм. Вот если бы ей понадобилось помолиться, то она выучила бы молитву Николаю-угоднику наизусть, как таблицу умножения. А если эти верующие выучить не в состоянии, то можно представить себе тутошний контингентик. А священнослужители наверняка привыкли иметь дело с такими же узколобыми людьми, как Фаина, которая не в состоянии выучить кнопки микроанализатора, и потому ей, Галине, совершенно не о чем с ними разговаривать. Она с сожалением посмотрела в глаза Николая-угодника, и ей показалось, что он несколько насупил брови, пока она вспоминала Фаину. Голощекина всмотрелась повнимательнее. Может, так оно и было? Кто его знает… На всякий случай она решила задобрить этого Николая. Она не поскупилась, купила самую толстую свечку и воткнула ее перед иконой.
– Вот… значит… – сказала она Николаю и неумело перекрестилась. – За всех, значит: Левушку, Давидика и меня…
К Николаю-угоднику приблизилась сгорбленная сухонькая старушка, которая собирала в детское ведерочко для песка огарки свечей. Она искоса взглянула на Галину и прошелестела:
– У бога голову-то надо покрывать.
Голощекина сначала не поняла, что старушка имела в виду, потом брезгливо поджала губы и вышла из церкви. Вот когда ее так же скрючит, она, может быть, тоже покроет свою голову чем-нибудь темненьким или даже посыплет ее пеплом… смотря по обстоятельствам…
После храма она направилась прямиком в психоневрологический диспансер, где на одном из участков как раз начала вечерний прием Ольга Дмитриевна Корнилова, сыну которой Лев Егорыч устроил очень хорошее место начальника конструкторского бюро все на той же «Петростали». Корнилова приходилась Голощекиным какой-то седьмой водой на киселе и очень подобострастно заглядывала в глаза Галине, когда случайно встречалась с ней на улице.
От Ольги Дмитриевны Голощекина вышла со справкой в кармашке сумочки, где значилось, что Давид Львович Голощекин, двадцати восьми лет от роду, состоит на учете в психоневрологическом диспансере по поводу маниакального синдрома. Вид синдрома обозначен не был, что оставляло большой простор действиям Галины Андреевны. Надо сказать, что Корнилову, которая бубнила про клятву Гиппократа и профессиональную честь, пришлось уговаривать довольно долго. Но когда Галина ненавязчиво напомнила, какую деньгу, благодаря стараниям Льва Егорыча, нынче зашибает ее сынуля, Корнилова сдалась и согласилась «спасти» сына Голощекиных.
Далее Галина Андреевна позвонила на квартиру Давидика. Трубку сняла Лялька. Галина подумала, что все сегодня очень удачно идет ей в руки. Могла бы напороться на сына, но не напоролась. Она представилась. Поскольку в момент знакомства Галина наговорила девчонке кучу комплиментов, Лялька так восторженно заверещала ей в трубку всяческие приветственные слова, что Голощекина поняла – Лариса Муромцева доверяет ей как ручной зверек и будет есть с руки. Галина на всякий случай спросила, дома ли Давид, хотя по тишине в квартире чувствовала, что девушка одна. Та подтвердила ее предположения, сообщив, что Давида срочно вызвали в фирму подписать какие-то бумаги. Галина Андреевна сказала, что это очень кстати, поскольку им, как женщинам, срочно надо обсудить кое-какие детали предстоящего события. Она назначила Ляльке встречу в очень популярном и дорогом летнем кафе. Этим она окончательно купила дуреху с потрохами.
В кафе она пришла заранее, выждала, когда освободится самый лучший столик, заказала кофе и мороженое, велев подать их при подходе ее гостьи.
Голощекина скривилась, когда увидела Ляльку. Она все-таки чертовски хороша, почти как Нина. Только Нинина красота спокойная и ненавязчивая, а Лялькина – кричащая и разудалая. Она опять была почти раздетой. В самом деле, не считать же за одежду шортики и трикотажный оранжевый топик, который по размерам скорее принадлежал к семейству бюстгальтеров. И что нынче за разнузданная мода! Галина быстренько сделала приветливое лицо и картинно закурила самые дорогие сигареты, какие только официант нашел в закромах своего кафе. Вообще-то она не курила, но иногда позволяла себе для антуража. Сейчас был как раз такой случай.
Глаза Ляльки счастливо блестели. Во-первых, она встречалась с матерью своего жениха, которой очень понравилась с первого же раза и намеревалась нравиться и дальше. Во-вторых, встречалась в навороченном кафе, в котором от одних только шелковых скатертей с широкими бело-зелеными полосами с золотом можно завалиться в обморок. В-третьих, они должны обсудить какие-то детали, может быть, свадебное платье и фату, а в-четвертых, сама Галина Андреевна очень холеная дама, курит дорогие сигареты и даже предложила закурить Ляльке. Конечно, она не отказалась. Клевая у нее будет свекровь! Не станет долдонить про лошадей, убитых каплями никотина. Лялька огляделась по сторонам и, поймав для тонуса несколько восторженных мужских взглядов, принялась за мороженое с клубникой, которое поставил перед ней молоденький официант, тоже весьма многозначительно улыбнувшись.
Галина Андреевна докурила сигарету, от которой с непривычки было очень горько во рту, и сказала, красиво изогнув блестящие, как в телевизионной рекламе, губы:
– Ларисочка, деточка! Надеюсь, ты заметила, как понравилась мне, что называется, с первого же взгляда! Я всегда мечтала именно о такой невестке! Ты мне веришь?
Не подозревающая никакого подвоха Лялька закивала, упиваясь счастливым днем и обалденно вкусным мороженым. Еще бы не верить! Разве она может не нравиться? Она нравится всем!
– Но, понимаешь… – Галина Андреевна выдержала некоторую паузу и посмотрела в безмятежные глаза девушки. На одну минуту ей даже стало жалко эту голую глупышку, но только на одну минуту… – Я должна тебе сказать, что с Давидиком у нас не все так хорошо, как хотелось бы…
Лялька подняла от мороженого все еще искрящиеся счастьем глаза и спросила:
– Да? – И в этом ее коротеньком вопросе по-прежнему не было ни испуга, ни даже легкой настороженности.
– Да, Ларисочка! И я должна тебя огорчить… Дело в том, что Давид не может жениться!
Уголки Лялькиных губ, только что приподнятые для счастливой улыбки, медленно опустились.
– Как это не может? – спросила она сразу вдруг севшим голосом.
– Дело в том, что он болен. Давно и очень серьезно.
– Как это болен? Что вы такое говорите? Что значит болен? Он абсолютно здоров! – тарахтела Лялька и очень боялась остановиться. – Что у него болит? Он мне ничего такого не говорил!