– Звони родителям. Они у Крючковых. Быстро!
Кристина покрылась липким потом, задыхалась, кричала и извивалась в ужасных судорогах. Кровавая лужа под ней становилась все больше. Митя подсунул под нее сдернутое с другого дивана покрывало, и оно быстро набухало кровью. В какой-то момент лицо Кристины прояснилось. Она посмотрела на Митю совершенно осознанно и четко сказала:
– Я тебя полюбила… Первый раз в жизни по-настоящему… Даже удивительно… А ребенок мой от Игоря Краевского. Ты его не знаешь. Скажи Галине Степановне. Она с ними знакома. И отцу скажите… Может, он обрадуется… А маме не надо ничего знать… Ей и так…
Из всего того, что она еще говорила до прихода врачей, Митя с трудом разобрал только слова старой песенки. Кристина не столько пропела, сколько прохрипела, еле шевеля белыми губами: «Возьми меня, олень, в свою страну оленью… там сосны рвутся в небо… там быль живет и небыль… возьми меня с собой… лесной олень…» У Мити на глазах выступили слезы. Он понял, что она уходит от него в эту свою оленью страну, из которой нет возврата. Он еще пытался хлопать ее по щекам, кричать в ухо, чтобы она немедленно очнулась и сию же минуту посмотрела на него, но все было зря. Митя готов был сделать ей искусственное дыхание, чему их не раз обучали и в школе, и в институте на занятиях военной кафедры, но Кристина дышала тяжело и хрипло. Больше у Мити не было в запасе никаких медицинских знаний.
– Беги, встречай «Скорую»! – распорядился он, но побелевший Степан с диким ужасом смотрел на диван, где в окровавленном покрывале лежала его жена, и не тронулся с места.
– Я сейчас, Кристиночка, – сказал Митя, с трудом заставив себя оторваться от нее, когда раздался звонок в дверь.
Когда он вернулся в комнату вместе с бригадой «Скорой помощи» и родителями, Кристина уже не дышала. Немолодой, плохо выбритый врач, развернув кровавое покрывало, вскрикнул:
– Боже мой! Да она успела родить! Мальчик! Кажется, живой…
* * *
Когда увезли Кристину и ребенка, Николаев-старший, еле шевеля ногами, выбрел в кухню. На столе стояли грязная, с темными разводами чашка и небольшая желтая кастрюлька, в которой Галина любила отваривать яйца к завтраку сразу для всей семьи. Вокруг нее все было закапано бурыми каплями. На полу, в крови, валялось чайное ситечко. Владимир заглянул в кастрюльку. В остатках коричневой воды плавала разбухшая черная трава. Он с омерзением взял за ручки казавшуюся раньше такой невинной кастрюльку и влетел с ней комнату.
– Вот… Посмотрите… Она что-то пила… ужасное… – срывающимся голосом сказал он. – Там, на столе, чашка, на полу – ситечко… – Он посмотрел на жену и жалким фальцетом спросил: – Галя, зачем она это сделала?
– Ах, зачем?!! – надрывно хохотнул Митя. – А то вы не знаете! – Он оглядел своих ошеломленных родных, подскочил к Степану и крикнул ему в лицо: – Скажешь, что и ты не знаешь, гад, да!!! Все из-за тебя!!! Она же специально выпила эту дрянь, чтобы ты перестал сравнивать ее с тварями из мира животных!!!
– Но я же не хотел… – вжался в угол дивана бледный до синевы Степан.
– Ах, не хотел! А вот этого ты хочешь, скотина! – И Митя ударил брата кулаком в лицо. От неожиданности тот опрокинулся и сполз на пол. Митя, не дав ему подняться, наклонился и с воплем: – Это ты убил ее, мразь! – ударил его еще раз.
Но Степан уже был готов к бою. Он никого не убивал и ни в чем не виноват! Его заставили жениться на девушке, которую он не любил, а теперь еще и пытаются свалить на него всю вину! Так нет же! Не выйдет! Он не хуже других! Во всяком случае, ничем не хуже Митьки, который нагло лез к его жене! Кто знает, может, когда его не было дома, у брата были какие-нибудь сексуальные отношения с Кристиной, которых беременная не выдержала!
Степан резво поднялся на ноги, и два брата, которые меньше года назад все делали вместе и не мыслили жизни друг без друга, сцепились в ужасной схватке. Испуганный отец пытался их разнять и был втянут сыновьями в дикую драку.
Галина стояла посреди комнаты около окровавленных тряпок, смотрела на своих дерущихся мужчин и даже не пыталась их остановить или хотя бы заголосить на весь дом по-бабьи, чтобы сбежались соседи и прекратили эту междоусобицу. Она ничего не понимала. Почему вдруг таким страшным образом рушится мир ее семьи? Что они сделали плохого? Они всегда жили по-хорошему. С Володей, например, знакомы всю жизнь и никогда не изменяли друг другу. Конечно, она, Галина, никогда не была слишком хороша собой, но и к ней в их строительном тресте всегда клеились мужики: и простые работяги, и прорабы, и однажды даже начальник участка. «Ты очень уютная, Галочка», – говорил ей этот начальник, но она ни-ни… Никогда. Да и Володька никогда… Галина была уверена в нем, как в себе. У одних ее приятельниц мужья пили, у других – шлялись налево, у третьих – не давали денег. У них в семье всегда было все хорошо. Особым богатством они никогда не отличались, но и одевались нормально, и мебель покупали, и ели хорошо, и сыновей учили. И дети всегда были хорошие. Очень дружили между собой, всегда без проблем учились. Никогда ни одного вызова в школу, никаких замечаний в дневниках. Нормальные спокойные мальчишки. Опять же, у знакомых и друзей дети бросали учебу, шлялись по ночным заведениям, пили, кололись, попадали в милицию, иные выбрасывались из окон многоэтажек в новых районах. Степа с Митей даже не курили. И вдруг такое… Да за что же?
А ведь, пожалуй, ясно, за что… Галина похолодела и прижалась спиной к шкафу. Она сама взяла да и оттолкнула от себя эту девочку… А Кристине всего лишь восемнадцать только-только исполнилось… Они, конечно, все давно поняли, что Кристина беременна от другого и вышла замуж за Степку, чтобы прикрыть грех. Ну так что! Она легко и радостно вошла в их дом. Галина могла бы присягнуть, что невестка и не вспоминала настоящего отца ребенка. Кристина изо всех сил старалась стать им родной. И они это поняли и приняли все, пожалуй, кроме Степки. Галина несколько раз проводила с ним воспитательную работу, объясняя, что при такой матери, как Валентина Константиновна, девочка росла без всякой ласки и любви. Может, ее вообще кто-нибудь изнасиловал! Степка брезгливо морщился, а сама Галина пыталась как можно чаще приласкать невестку, даже несмотря на то, что та носит в себе чужого ребенка. Был чужой – станет своим. А потом они со Степкой и другого родят, настоящего их с Владимиром внука. Дело-то молодое!
И чего ее так откинуло от Кристины, когда она застала ее целующейся с Митькой? Почему-то Галя сразу решила, что девчонка – ловко маскирующаяся шалава: ребенок неизвестно от кого, одного ее сына окрутила, теперь за другого взялась. Так, глядишь, и до Володьки очередь дойдет… Испугалась Галина. За свое, кровное, испугалась. А ведь все легко объяснялось: Степан так и не смог полюбить Кристину, Митька же давно влюблен, а девчонка истосковалась по любви… Поцелуи-то были невинные, самые что ни на есть искренние и чистые…
Галине свело внутренности от ужаса! Что они скажут Сашке Ермоленко? Что убили его дочь? Он только-только заново ее обрел… Галина помнила, с каким трепетом он смотрел на нее в ЗАГСе, любовался ее красивым лицом. Такой кошмар тогда ничто не предвещало… Или предвещало давно? У Кристины, наверно, была слабая психика, как у матери, а она, Галина, посмела отпихнуть ее от себя, как шелудивую кошку! Нет ей прощения. Ничем не замолить этот грех. Она, Галина, убийца, и ей теперь с этим жить.