Уже поздним вечером, еще раз прокрутив в голове блокбастер «Гибель „Агенересса“», Игорь вдруг понял, что пойдет другим путем. Провались она, их двойная бухгалтерия! Пусть налоговая служба (и иже с ней) держат нос вострее! Он должен уничтожить Полину ее же способом! Точно! Только так! Не угодно ли, Полина Борисовна, на себе примерить?!
Маретин вдруг вспомнил человека, которого некоторое время так жутко боялась Полина, что Игорь не мог не обратить на это внимание, как не обращал на многое другое. Она представляла дело так, будто бы некто Гали-Ахметов обещал подловить ее в темной подворотне и «произвести с ней развратные действия в особо извращенной форме» за то, что ее брачное агентство подсунуло ему аферистку, которая, вместо того чтобы идти с ним под венец, обчистила его квартиру и скрылась в неизвестном направлении.
Игорь тогда долго хохотал, утверждая, что это только первая ласточка, а потом все эти неудовлетворенные и обманутые галиахметовы объединятся в батальон и произведут свои развратные действия над всеми сотрудницами агентства одновременно. И он их очень понимает и где-то даже оправдывает! Одно дело, когда ты сам вляпался в сомнительную женитьбу, и совсем другой коленкор, когда тебе аферистку нагло подсунули в агентстве, где весь предлагаемый к использованию контингент должен быть проверен, просмотрен и привит от краснухи, коклюша, гриппа и, желательно, сифилиса!
– Неужели джигит Гали-Ахметов испытывал такой комплекс неполноценности по части своей мужской привлекательности, что попер в брачное агентство? – изумился тогда Игорь. – По-моему, все джигиты, даже самые толстые, лысые и низкорослые, уверены, что ни одна женщина перед ними не устоит, тут же накроется паранджой и охотно назовется двадцать первой любимой женой!
– Никакой он не джигит, – ответила Полина. – Русский он, Валерий Петрович. Одна фамилия джигитская…
Некоторое время после этого разговора Полина и в самом деле старалась не выходить из дома в темное время суток и избегала безлюдных улиц и темных подворотен. Иногда Игорю даже приходилось встречать ее у метро. И именно из-за этого Гали-Ахметова Полина купила машину и в мгновение ока научилась ее водить, чтобы вообще никогда больше не проходить переулками и подворотнями.
Потом страсти как-то улеглись, поскольку русский Валерий Петрович с джигитской фамилией себя так и не сумел проявить. Видать, и впрямь высокогорным орлом не был.
Сейчас Игорь посмотрел на эту историю совсем с другой стороны. Во-первых, Полинино авто – мощная темно-синяя «Хонда»! Тогда его почему-то не удивило, что машина дорогая и должна быть не по карману владелице маленького брачного агентства. Во-вторых, если агентство не брачное, то Гали-Ахметову, видимо, подложили свинью, рыло в рыло с Игоревой. Скорее всего, мужик хотел отомстить Полине, но почему-то не смог. Найти бы этого «джигита»! А что? Может быть, и получится? Для русского человека у этого Валерия фамилия очень необычная. Вряд ли много таких Валериев найдется в Санкт-Петербурге!
Игорь выскочил из-под одеяла и в одних плавках уселся за компьютер.
Та-а-ак! Надо войти в питерскую базу данных… Что же известно? Известно, что «джигит» является Гали-Ахметовым Валерием Петровичем… Очень хорошо… Ну-ка покажите нам всех Валериев Петровичей с эдакими фамилиями.
Когда компьютер справился с задачей, Игорь аж подпрыгнул в кресле от радости! Гали-Ахметов Валерий Петрович действительно был в Питере один и проживал на проспекте Ветеранов. На всякий случай старательная машина представила на мониторе еще с десяток Ахметовых, двух Ахметовых-гали и трех Ахметгалиевых, но они Игоря совершенно не интересовали.
* * *
Юрий Николаевич Егоров ходил на работу, руководил отделом, потом возвращался в Анечкину квартиру и сразу ложился ничком на диван. Где-то около десяти часов вечера он поднимался, шел на кухню, вяло жевал разваренные до отделения теста от мяса пельмени, раздевался и ложился спать уже до утра. Линия его теперешней жизни напоминала нудно-бесконечную синусоиду. Утром она кое-как шла от нуля вверх; в конце рабочего дня, замедляясь и зависая, с трудом выходила на максимум, а потом безудержно катилась вниз; опять проходила через нуль в универсаме, где Егоров покупал пельмени, чай и хлеб, и неслась себе дальше, в пропасть, как каждый раз ему казалось. Чтобы совсем не провалиться в никуда, Юрий Николаевич вставал с дивана, шел варить склизкие пельмени, ел их и ложился спать. Во время сна синусоида его жизни опять медленно ползла вверх, чтобы к утру снова выйти на нуль. Иногда Егоров отклонялся от своей синусоиды для того, чтобы навестить Евстолию Васильевну или сына, но возвращение к дивану и пельменям после этого было еще более муторным и отвратительным.
Егорову не хотелось, чтобы в холле их «Петроспецмонтажа» вывешивали некролог, а люди судачили бы о причинах его преждевременной кончины, и только потому он ел гадкие пельмени, стирал и гладил попеременно две рубашки, клетчатую и полосатую, и пытался выглядеть по-прежнему работоспособным и сосредоточенным. Он даже не подозревал, что сотрудники обсуждают происшедшие с ним перемены и без всякого некролога, и это, возможно, гораздо хуже, поскольку о покойниках – либо хорошо, либо ничего, а о живом можно все, что только в ум придет.
Мариванне Погорельцевой приходило на ум, что все началось с Риммы Брянцевой. Она говорила молодым сотрудницам, что разбить чужую семью – труд небольшой: стоит только надеть юбчонку покороче, выпендриться с подарком на двадцать третье февраля – и дело в шляпе. Мужики и не вспомнят, что дома ребенку некому задачу по математике решить, когда некоторые несознательные особи женского пола перед носом кандибобером скачут. И начальник их, Егоров, в этом смысле оказался не исключением, а самым что ни на есть правилом, хотя раньше и зарекомендовал себя примерным семьянином. За поругание собственной ячейки он и несет теперь крест одиночества и неухоженности. А что касается Брянцевой, то она наверняка сейчас трясет юбкой в другом месте, потому как, единожды начав, остановиться уже практически невозможно, разве только в каком-нибудь борделе, пойдя по рукам, на что всем им, ее бывшим сотрудникам, конечно же, совершеннейшим образом наплевать. А она, Мариванна, посоветовала бы Егорову посыпать голову пеплом и пойти с покаянием к жене Ларисе, потому что, во-первых, она красавица и не чета худосочной Римке, а во-вторых, на его бедную голову могут найтись и другие брянцевы, которые вообще непонятно куда его заведут. Она, Мариванна, уже заметила, что Юрий Николаевич теперь особенным взглядом смотрит на секретаршу Юлию, которая приносит ему приказы и распоряжения от вышестоящего начальства. А у той Юлии мужа нет и потому взгляд тягучий и волглый, на который такие простаки, как их начальник, и ловятся за здорово живешь.
Егоров ничего такого не подозревал ни о себе, ни о секретарше Юлии. К Ларисе он возвращаться не собирался. Он не мог себе простить, что однажды поддался на ее происки и улегся в бывшую супружескую постель. Вид красивого тела Ларисы, конечно, не мог не произвести на него обычного своего действия, как, впрочем, видимо, и на других мужчин. Взять хотя бы того же соседа с верхнего этажа… Последнее время Юрий почему-то стал его оправдывать… А вот женщин оправдать он никак не мог. Ни одну. Особенно Римму. Ему все еще казалось, что подушка пахнет ее волосами, он менял наволочки до тех пор, пока Анечкины запасы чистого белья не кончились, но запах его все равно преследовал. И это его злило. Почему он никак не может забыть эту женщину? Почему у него выпрыгивает сердце, когда он проходит мимо ее бывшего стола, который сразу же заняла Мариванна Погорельцева?