Тамарка еще раз фыркнула и потащила из комнаты нашего с ней мужа, кому бывшего, кому настоящего.
– Как ты думаешь, они еще вернутся? – спросил меня Горыныч, так и прикрываясь подушечкой.
– И не сомневайся! Ты только посмотри, какая у Тамарки энергия. Она меньше чем за год, похоже, привела Михайлушкина в полную негодность. За сочувствием и поддержкой ко мне явился, дурачок.
– Может, примешь его назад? – с непонятной интонацией спросил меня Горыныч.
Я посмотрела ему в глаза и ответила:
– Не приму. Но вовсе не потому, что ты тут разлегся и кошкой прикрылся! – потом улыбнулась и прикрикнула на него: – А ну вставай! Пошли чистить картошку!
К картошке Михайлушкины-2 притащили целую кучу всякой снеди, бутылку мартини, страстно любимого Тамаркой, коньяка, сока и даже торт.
Когда дымящаяся картошечка была разложена по тарелкам, а алкогольные напитки разлиты по подобающим емкостям, Тамарка предложила выпить за то, что мы все вчетвером неожиданно очень хорошо устроились. Физиономия Михайлушкина была несколько кисловата и скукожена, но под воздействием хорошей еды и коньячных возлияний она постепенно разгладилась и подобрела.
– Вот я почему сюда пришел? – задал риторический вопрос Денис и тут же немедленно сам начал на него отвечать: – Потому что иногда хочется немножко отдохнуть от упреков. Да-да, – погрозил он пальцем Тамарке, – ты меня иногда излишне… А у вас? – обратился от к Горынычу. – Бывает, чтобы излишне?
– Женщины… они… – Горыныч подмигнул мне двумя глазами попеременно, – они все делают излишне и еще часто – напрасно, что я вам и предлагаю обсудить на балконе. Заодно и покурим. Не против?
Михайлушкин с радостью согласился, что нашелся слушатель его излияний про женские излишества, а я удивилась. Егор никогда не курил. Во всяком случае, я никогда за ним этого не замечала. Я проводила мужчин глазами, а когда за ними закрылась балконная дверь, Тамарка, перегнувшись через стол, зашипела мне в ухо:
– Ну, и мужика ты себе оторвала, Надька! Море обаяния! Хорошо, что я тебя освободила от Михайлушкина, да?
– Нормально, – односложно ответила я.
– Слуша-а-ай… если что… ну вы там… разойдетесь или еще чего… Так ты мне просигналь, ладно?
– Совсем обалдела, да? Уже намылилась у меня и этого увести? – рассердилась я.
– Да нет, это же я так… Мало ли? Твой Михайлушкин, в общем-то, ничего, но, я тебе скажу, Надя, носками он меня достал! Ползарплаты уходит на носки! Куда он их девает, ума не приложу!
– Под диванами не пыталась искать?
– Да, под диванами, конечно, было несколько пар. Но это, Надь, я считаю, нормально. Все мужики пихают грязные носки под диваны. Но из-за нескольких пар я ведь не стала бы заводиться, ты ж меня знаешь!
– Предлагаю тебе, Тамарка, поискать под холодильником, под плитой и за стиральной машиной.
– Брось… Там и щелей-то почти нет, – не поверила нынешняя жена моего бывшего мужа. – Бытовая техника у нас вся новая, под нее не подсунешь!
– А ну-ка глянь-ка на мой холодильник! – предложила я ей. – Видишь снизу что-то черненькое?
– И что?
– Зуб даю, что это прошлогодний михайлушкинский носок. Мне вытаскивать его лень.
Тамарка, осторожно ступая, подобралась к холодильнику и брезгливо, лишь кончиками длинных ноготков, вытащила из узкой щели нечто, напоминающее засушенную и расплющенную во время сушки летучую мышь. Вытащилась эта мышь довольно легко, с сухим треском лопнувшего пыльного мешка. Окутанная несвежим облачком пыли Тамарка сказала:
– Узнаю родимое. Слушай, – она зыркнула глазами на балкон, где обнявшись беседовали Горыныч с Михайлушкиным, – а этот твой… супермужчина… Как у него с носками?
– Понятия не имею! Но я знаю, что надо сделать, чтобы никогда об этом и не узнать.
– Да? И что же?
– Чтобы не вляпаться в носки, не стоит, милая моя, выходить замуж, – глубокомысленно изрекла я.
– Ну и дура будешь, если не выйдешь. Его мигом подберут да еще и зацелуют до смерти, даже если ненароком обнаружат вот такую прелесть… – и она качнула михайлушкиным носком, – в своей косметичке или под подушкой!
– Скажи, Тамарка, вот что такого есть в этом Воронцове, что все женщины воспринимают его чуть ли не как голливудского героя? Он же совершенно обыкновенный! И даже не слишком симпатичный! Так… гражданин средней руки.
– Не скажи… – томно покачала головой Тамарка. – Он очень даже… У него что-то такое магнетическое во взгляде и очень обаятельная улыбка. Иногда писаные красавцы не могут так посмотреть на женщину, как этот твой Егор.
– На тебя он, значит, тоже уже успел «обаятельно посмотреть»?! – кровожадно спросила я.
– Боюсь, Надя, что он на всех так смотрит, а потому Михайлушкин-то, может, и лучше вместе со своими носками…
В этот момент мужчины как раз вернулись к нам с балкона. Денис опять выглядел несколько подувядшим, но еще пара стопочек коньяка снова ввергла его в благодушное настроение. Мы вчетвером еще посидели, пока не смели с лица стола все, что на нем стояло, вплоть до последних крошек торта. Только тогда насытившиеся и удовлетворенные Михайлушкины-2 засобирались восвояси.
– Я сказал твоему Денису Васильичу, что сверну ему шею, если он еще раз явится к тебе домой непрошеным татарином, – заявил Горыныч и потянулся ко мне с поцелуями.
– А Тамарка сказала, что ты уже успел на нее как-то по-особенному посмотреть. Она даже предлагала мне равноценный обмен: мне обратно Михайлушкина, а ей тебя. Как ты на это смотришь?
– Я тебе уже сказал, что убью твоего Михайлушкина, если что…
– А Тамарку? Вихрь, а не женщина! К тому же очень любит стирать мужские носки… У меня тут собрала завалявшиеся…
– А я состоятельный человек и потому грязные носки сразу выбрасываю. Твоя Тамарка со мной со скуки помрет.
– С тобой разве помрешь! – довольно улыбнулась я и отдалась его рукам и губам.
Чем черт не шутит, может, я все-таки влюбилась? Может, он не такой уж и бабник, а просто обаятельный мужчина?
Когда мы опять уже отдыхали на диване, купленном на михайлушкинские деньги, я решилась наконец спросить о работе:
– Егор, неужели ты в самом деле никогда больше не вернешься к Шаманаеву? Ты ведь теперь знаешь, что он подставил «Вкуснодар» и нас вместе с ним не из самодурства, а из-за жены.
– Натянуть нос заказчику и своим сотрудникам из-за бывшей жены, являющейся к тому же еще и вздорной шлюхой, – это и есть самодурство!
– Неужели ты, Горыныч, никогда не был так влюблен, чтобы тебе голову начисто сносило при виде любимой женщины?
– Однажды было… Только она этого не оценила, как и Лидка Шаманаева. С тех пор я стараюсь трезво смотреть на женщин.