– Повторяю, что использовать огнестрельное оружие нежелательно. Крайне нежелательно. Это очень важно. Очень, кавторанг.
– Будем стараться.
– И еще. Предварительно я назначаю операцию на шесть ноль-ноль Москвы. Но прошу вас не отключаться от связи и начинать действовать только по моему приказу. И о любых изменениях в ситуации немедленно докладывайте. Вам все ясно?
– Так точно. Разрешите один вопрос, товарищ генерал?
– Давайте.
– Чем вызван запрет на использование моими бойцами огнестрельного оружия?
Генерал чуть помедлил, а потом ответил:
– Особым характером груза на борту «Нахичевани».
– Что имеется в виду?
– Большего я вам сказать не могу.
Даже по закрытой, защищенной линии связи генерал не позволил себе назвать вещи своими именами и увеличивать круг лиц, которым известна правда о «Нахичевани». Она, эта правда, держала генерала и прочих немногих осведомленных (включая президента) в колоссальном напряжении. Правда эта стала известна после тщательного анализа экспертами ФСБ картинки, снятой Леней Шангиным. И состояла она в том, что по всем признакам на борту «Нахичевани» находилось бактериологическое оружие.
Таня. Костров
И Таня, и Пастухов молча ждали звонка, мобильник ГЗ прозвонил лишь спустя десять минут.
– Привет, Кирсаныч, – снисходительно бросил в трубку миллионер. – Ну, чем порадуешь? – В ответ в трубке что-то пробурчали, и ГЗ удивленно поднял брови, однако ответил совершенно непроницаемо: – Понял тебя.
Трубка разразилась целым монологом, интонации звучали самые умоляющие.
– Хорошо-хорошо, – досадливо прервал излияния Пастухов, – разумеется, все строго между нами… Где сейчас находится абонент?
Таня в ожидании замерла, а в трубке снова произнесли целую речь.
– Понял тебя, – остановил словоизвержения Глеб Захарович. – Какой конкретно дом?.. Давай-ка, вышли мне немедленно карту с конкретным пеленгом. И следи за всеми передвижениями сигнала, и если его местоположение изменится, тут же мне сообщай.
Миллионер нажал на «отбой».
– Что? Что он сказал? – не выдержала Таня, бросилась к Пастухову.
– Удивительные все-таки творятся вещи… – задумчиво протянул ГЗ. – Борзеет, мягко говоря, народ. Ничего не боится. Никакой не соблюдает конспирации.
Он, кажется, играл с Татьяной – ему нравилось держать ее в напряжении.
– Хватит болтать! – рявкнула выведенная из себя Таня и сама удивилась своей грубости по отношению к человеку значительно старше ее, к тому же заказчику. Воистину, ради своего любимого Валерочки она была готова на все. Пастухов даже опешил от ее резкости, и она сменила тон, проговорила умоляюще:
– Что вы узнали?!
– Номер телефона, с которого звонили на трубку Комкова, зарегистрирован ни много ни мало на Вилена Мовсаровича Догаева, которого в миру называют Вилами.
Таня ахнула.
– Так что все сходится, – продолжил ГЗ. – Вашего отчима похитил действительно он. На связь с мертвым Комковым он выходил с хутора Брюховицкий, это в тридцати километрах от Кострова. Мой верный Кирсаныч даже запеленговал, из какого конкретно дома. Сейчас он пришлет мне карту – конкретное месторасположение объекта.
И в этот момент зазвонил Танин телефон. Она взяла лежавшую на мраморной столешнице трубку: номер опять не определился, и ей очень хотелось, чтобы это оказался Ибрагимов – со своей, как она надеялась, «Альфой». После звонка человека, которого ГЗ называл Кирсаныч, надежда снова затеплилась в ней.
Полковник Ибрагимов
Как только «Гольфстрим» приземлился в костровском аэропорту, Ибрагимов немедленно связался с Центром, доложил о прибытии. Генерал сообщил ему, что кардинальных изменений в ситуации не произошло. Продвижение «Нахичевани» контролируется, операция по захвату судна намечена на шесть ноль-ноль. Ибрагимов сообщил, что одну заложницу, Татьяну Садовникову, падчерицу Ходасевича, удалось освободить. Однако они с Ходасевичем содержались в разных местах, поэтому о местонахождении полковника по-прежнему ничего не известно.
– Ну, что ж, – вздохнул генерал, – думаю, успеть что-либо сделать уже невозможно. В конце концов, Валерий Петрович – кадровый разведчик, офицер резерва. Вся его жизнь с риском была связана…
Зампред не договорил, но прозвучали его слова как эпитафия. В самом деле! Ибрагимов взглянул на часы. Начало шестого. Что он может успеть за оставшиеся до начала операции в Черном море сорок девять минут? В чужом и незнакомом городе, без малейших зацепок?
Бойцы спецназа разобрали баулы со снаряжением и потянулись к выходу из самолета. Поскольку не поступало никаких вводных, они ощутимо расслабились, подначивали друг дружку и хохотали. У трапа самолета их всех уже ждали присланные местным управлением машины: «бээмвуха» с мигалкой и черный микроавтобус с тонированными стеклами. Машины готовы были отправиться в любом направлении, но куда прикажете им ехать?
Единственной ниточкой для Ибрагимова оставалась Татьяна Садовникова.
Он и позвонил ей.
…А еще через семь минут он уже инструктировал спецназовцев в салоне микроавтобуса.
Микроавтобус, держась в кильватере за «бээмвухой», выруливал из ворот аэропорта.
Пригород Кострова
Ходасевич по-прежнему был без сознания. Он без всякой помощи валялся в холле чужого загородного дома, на полу. В качестве последней милости к умирающему бандиты сняли с него браслеты, стягивающие руки за спиной, и грузному полковнику ничто уже не мешало лежать навзничь. Глаза его были закрыты, лицо посерело, но он еще дышал – неглубоко, коротко, но равномерно.
Костров
Машины в аэропорт за отрядом Ибрагимова прислало костровское управление ФСБ. Кроме шоферов, их сопровождал молоденький старлей, дежуривший в ночь по управлению. Старлея Ибрагимов попросил сесть в головную «бээмвуху» и, расчищая дорогу, гнать что есть сил на хутор Брюховицкий. Сам он поместился вместе со спецназовцами и их командиром в микроавтобусе. Он намеренно уселся в голове салона, лицом к офицерам, и, когда машина вырулила из аэропорта на трассу, обратился к спецназовцам.
– Товарищи офицеры, – сказал он, – я не имею права вам приказывать, но у меня есть право вас просить.
Голос его звучал негромко, но твердо и взволнованно, и в автобусе мгновенно стихли шутки, подначки, смешки. Спецназовцы обратились в слух.
– То, что я прошу вас сделать, – продолжил Ибрагимов, – не предусмотрено уставом, инструкциями, боевым расписанием. У вас не будет времени на развертывание, прикрытие, подготовку. Сразу с марша придется идти в бой. Ситуация очень сложная. Бандиты захватили заложника. Если мы не сумеем освободить его до шести ноль-ноль утра, они убьют его. Человек этот – немолодой, у него больное сердце. Может, и жить ему осталось недолго. Но он – наш сотрудник, полковник службы, почти сорок лет в строю. И еще – он мой большой друг. И я не хочу, чтобы он умер один, в чужом бандитском доме, от рук какой-то сволочи.