— И Женя убить тоже не могла.
Снова прозвучал вопрос «почему?». Видимо, начинающая сыщица проверяла себя, а мои ответы помогали ей в размышлениях.
Я пожал плечами:
— Потому что у нее серьезно повреждена нога. Она по дому-то передвигается с трудом, а тут пришлось бы до нашего коттеджа ковылять метров пятьсот, а потом еще и возвращаться, пока Петя не проснулся.
— Согласна, — кивнула Леся. — А еще? Кого еще мы можем исключить?
Я мысленно пробежался по всем нашим, и получалось… Получалось, что все остальные, кроме Жени и Насти, убить как раз могли.
Ратрак поравнялся с нами. Мы отступили на обочину. Вездеход прошумел мимо. Ратраком правил молодой, но донельзя серьезный финн. Мы помахали ему руками — в ответ он важно, не теряя собственного достоинства, кивнул и пополз дальше. За бульдозером тянулся идеально ровный, слегка волнистый снег. Даже жалко было его топтать, и дальше мы пошли гуськом по обочине.
Я признал:
— На все сто процентов мы не можем больше исключить никого.
— В том-то и дело! — воскликнула Леся.
Ратрак шумел мотором где-то уже далеко впереди, и нас опять со всех сторон обступала полярная ночь.
— Вот скажи мне, — вдруг неожиданно перескочила девушка на другую тему, — только честно… Я просто не могу проникнуть в тайны вашей загадочной, как пять копеек, мужской, блин, психологии… Допустим, ты лежишь, болеешь, совсем один в коттедже. И к тебе вдруг приходит женщина. И начинает ворковать: ля-ля-ля, три рубля, я тебя люблю, я тебя хочу, я отдам тебе самое дорогое, что у меня есть. И срывает с себя одежды… Как ты поступишь?
— А женщина красивая?
— А есть разница? — обернулась и уставилась на меня Леся.
— Конечно, есть.
— Значит, красивой ты бы сказал: прыгай, дорогая, ко мне в койку?
— Ну, наверно.
— Ага. Впрочем, в тебе я и не сомневалась… Значит, для мужчины не имеет значения, любит он ее или нет?
— Не имеет.
— А играет роль, было ли у него с нею что-то раньше?
— Абсолютно нет. На новенького даже лучше.
— Хм, вот как? Но это лишь твое мнение, а ты у нас известный… — Она оборвала свою мысль, но я понял, что она хотела назвать меня бабником, и мне была, в общем-то, лестна подобная репутация.
Однако я возразил:
— Знаешь, Леся, мужики, по-моему, по сути своей все одинаковые.
— То есть Вадим тоже сказал бы «да» любой?
— Ну, если она не окончательная уродка или старуха… И знаешь, почему мы обычно говорим «да»? Потому что женщинам нельзя отказывать. Они в таком случае после смерти в гарпий превращаются. Или в фурий, точно не помню.
— Вот ты как все повернул! — усмехнулась она. — Женщины, значит, во всем виноваты.
— Конечно, — убежденно сказал я. — Вы — сосуд диавольский, соблазняющий…
— Да уж тебе, конечно, лучше знать насчет сосудов соблазняющих… — саркастически протянула Леся.
Она развернулась и пошла дальше, не разбирая дороги, оставляя следы на ровном снегу. Я догнал ее и пошел рядом. И в самом деле, что жалеть только что разглаженное белое полотно, — все равно завтра лыжники его разъездят.
— Ну, — повернулась она ко мне, — а на такую, как Валентина, Вадим бы клюнул?
Я минуту подумал и кивнул.
— Пожалуй, да. Она хоть и не королева красоты, да и постарше его будет, но вполне даже ничего… Но главное тут не сама Валентина…
— А что же? — воззрилась на меня сыщица.
— Главное — у него в башке сидела бы мысль о том, что, переспав с ней, Вадим Кену — которого, по-моему, не сильно любил — рога наставляет. То есть мстит ему и унижает.
— Ах вот оно как… — протянула Леся. — У вас тут тоже целая психология…
— Но почему ты решила, — воскликнул я, — что в убийстве есть какой-то сексуальный момент?
— Ты что, еще не понял?
— Пока нет.
— Вадим лежал на кровати голый. Абсолютно голый.
— Ну и что? У нас, знаешь ли, в коттедже отлично топят.
— У нас тоже. Но…
Она запнулась.
— Что «но»?
— Ни финские полицейские, когда обыскивали после убийства ваш коттедж — а они искали очень тщательно, могу тебя уверить, — ни мы с тобой, когда осматривали давеча наш дом, не нашли ни одной окровавленной вещички. Ни единого предмета гардероба. А ведь крови было много, очень много — ну, ты сам видел… Спрашивается: почему убийца не испачкался?
В этот момент ратрак развернулся и зачем-то пополз в нашу сторону. Почему он вдруг решил возвращаться? Неужели единожды пройденное полотно показалось ему недостаточно ровным? Его прожектора били нам прямо в глаза, слепили, и тут я, против воли, подумал, что место и время сейчас идеально подходят для убийства. Для того, чтоб убили — нас.
Мы с Лесей в свете фар как на ладони. Одни в лесу. Вокруг ни души. Никто не услышит выстрелов. А даже если услышат, никто не обратит внимания. А тела — наши тела! — можно будет закопать в снег, и до весны — а она здесь наступает в мае — нас никто не найдет, как до сих пор не нашли Петю. Да и потом косточки наши (как и его бедные кости) могут растащить волки и лисы — которых здесь во множестве…
И я, не рассуждая, с силой дернул Лесю за руку. Она не ожидала и рухнула в темноту, в снег. Сам я упал сверху и прикрыл ее своим телом.
— Ты что? — прошептала она. Дыхание стало учащенным.
Я прижал палец к губам: молчи, мол. Она послушалась.
Тут мимо нас прополз ратрак. Краем глаза я увидел, что в кабине сидит все тот же меланхоличный финн. Вряд ли он собирался нас убивать…
— Ты что, покушения боишься? — вдруг хихикнула Леся.
Я не ответил. Мы лежали в снегу, и наши лица оказались совсем близко друг от друга. От ее кожи вдруг пахнуло одуряющим, головокружительным ароматом духов, и я поцеловал ее в губы. Она коротко ответила на мой поцелуй, а потом вдруг рывком отстранилась и вскочила на ноги.
— Не сейчас, — тихо и волнующе проговорила она.
— Опять «не сейчас», — пробурчал под нос я. Я не спешил подниматься. — А когда будет «сейчас»?
Как ни странно, она расслышала и сверху вниз пропела мне в ответ:
— Во-первых, ты пока не прощен. А во-вторых, еще не заслужил.
Про себя я усмехнулся: «Тоже мне, провинциальная Снежная королева!.. Я ей служить должен!..» — но вслух ничего не сказал. Все равно сейчас не время и не место для решающей атаки на ее бастионы.
Я поднялся и отряхнул свою одежду от снега.
— Расскажи мне про Женю, — вдруг попросила Леся.