Но особенно пристально я вглядывался в тех, кто шел по бульвару вниз, к Никитским воротам. На мое счастье, прохожих оказалось не так много. И – о радость! – с пригорка, на котором находилась площадь, бульвар просматривался как на ладони, и я заметил – далеко, уже на уровне МХАТа – знакомое красно-клетчатое пальтецо. И кинулся вслед за ней…
И тут повалил снег. Откуда ни возьмись, с темного неба стали падать огромные медленные снежинки. Они охлаждали мои разгоряченные погоней щеки…
Я на секунду вырвался из воспоминаний, обнаружил, что сижу за ноутбуком в кабинете на даче, понял, что сейчас на дворе уже новый век, июнь – и понял, что не хочу более здесь, в нашем времени, оставаться – и скользнул по волне моей памяти еще дальше, все глубже и глубже…
И время завертелось вокруг меня. История закрутилась назад. Сперва медленно – как размеренно и сыто тянулись последние, нулевые годы, – а потом все скорее, скорее, с бешеной скоростью…
2008-й, а потом, как дежавю, 2004-й…
Маленький президент гордо марширует по залам Кремля, а гвардейцы в русской синей форме тянутся к нему навстречу, словно ирисы – к солнцу.
1998-й. Кризис.
И в обменниках срочно меняют цифры, мужик залез на стремянку и шесть рублей за доллар срочно меняет на двенадцать.
Из окна офиса вылетает целый веер кредитных карточек.
В сберкассу заходит худая женщина со следами былой красоты и спрашивает, может ли там поменять монеты – франки и марки – на рубли.
1993-й.
Как величайший деликатес, я покупаю в фирменном магазине в начале Тверской первые настоящие йогурты.
1991-й.
В толпе у Белого дома я ору, как ненормальный: «Ельцин! Ельцин!» – и потрясаю, как все, сжатым кулаком. Мы победили! Кажется, вся жизнь будет теперь другою. (Она и стала – другой, но совсем не такой, на которую мы надеялись.)
1989-й.
С макушки двенадцатиэтажного дома напротив демонтируют большие буквы СЛАВА КПСС.
Вскорости на том же месте появится громадный плакат с ковбоем «Мальборо».
Лозунг СЛАВА КПСС, сменяющийся ковбоем Мальборо – какой образ может быть лучше, чтобы обозначить стремительную перестройку!..
Год 1985-й.
Я болею гриппом, сижу в своей комнате, укутавшись в одеяло, а черно-белый телевизор сообщает, что скончался верный ленинец Константин Устинович Черненко и на пост Генерального секретаря ЦК КПСС внеочередной пленум избрал Михаила Сергеевича Горбачева…
И вот восемьдесят третий, я уже на заснеженной московской улице – без реклам, без кричащих витрин, без иномарок, без пробок… Ничего этого у нас тогда не было.
А что было?
Только любовь…
Я мчался по бульвару, сквозь снегопад, по нетронутому еще снежку.
Мало прохожих вокруг, почти никого. Снег залепляет мокрые стенды с газетами.
Я видел впереди себя Наташино пальтецо и летел, летел к нему.
Только бы она не свернула с бульвара, только б не успела раньше меня дойти до перекрестка с улицей Герцена и исчезнуть за поворотом!
Один раз я поскользнулся, грохнулся, но тут же подскочил и, даже не отряхивая снег, налипший на штанину и рукав, кинулся дальше.
Вот ведь как бывает: необычное событие, стресс освещают все, что случилось в тот день до, что будет после. И помнятся сквозь более четверти века ничтожные детали. Например, благодаря чему я, в ту пору уже совсем не вольный студент, а научный сотрудник, оказался в середине рабочего дня в центре Москвы. Тогда, в декабре, хоть и перестали уже проводить андроповские облавы на прогульщиков – в кинотеатрах и булочных, – однако за трудовую дисциплину по-прежнему боролись. Но у меня, работника НИИ, было в тот день важное комсомольское поручение: закупить в книжных магазинах подарки победителям конкурса молодых рационализаторов. Я даже помню, какие издания я тогда выбрал! Ну, во-первых, обличающий империализм альбом карикатур Марка Абрамова. Во-вторых, альбом «Созидатели». И, наконец, фотоальбом о визите в СССР американской девочки Саманты Смит. Эти издания я присмотрел в книжном магазине «Москва», который находился на том же самом месте – только, разумеется, без всякого свободного доступа к книгам. Ну, и без книг, в нормальном понимании этого слова. Воображаю, как радовались молодые рационализаторы нашего НИИ, получив за свой вдохновенный труд карикатуры Марка Абрамова!
Так вот, альбомы я тогда не купил – и слава богу, потому как тяжеленько бы мне было с ними нестись за Наташей по бульвару!.. Для начала я решил согласовать свой выбор в комитете комсомола – деньги были ассигнованы нешуточные, целых двести рублей. Кроме того, необходимость посоветоваться со старшими товарищами давала мне возможность еще раз убежать под благовидным предлогом с работы – а я только об этом и мечтал.
Уж больно тягостно было мне служить. Хоть наше заведение и называлось научно-исследовательским и проектно-конструкторским бюро, по сути, оно было не чем иным, как типичным советским учреждением. Я сидел в огромной круглой комнате под самой крышей, где, кроме меня, помещалось еще четырнадцать человек. Люди считали что-то на огромных ламповых калькуляторах и даже по-простецки, на счетах; строчили отчеты; заполняли огромные формы значками команд на языке программирования ФОРТРАН; проверяли простыни чертежей… А еще чаще: болтали по телефону, доставали дефицит, интриговали, бегали курить и в буфет, склочничали друг с другом… Совершенно понятно, что любая мыслительная деятельность в такой обстановке была решительно невозможна. И я пользовался малейшим поводом – пионерлагерь, стройка, даже картошка – для того, чтобы сбежать из этой удушающей атмосферы.
А теперь, спустя четверть века, глядя мысленным взором на тех ничего не производящих и никому не нужных четырнадцать человек, особенно остро понимаешь: да, конечно, социализм был обречен. Но этого никто в те дни даже представить себе не мог – не говоря уж о том, что конец наступит так скоро…
Я догнал Наташу в конце бульвара.
Рядом – ТАСС, а по другую сторону улицы – Кинотеатр повторного фильма. И церковь, где Пушкин венчался с Гончаровой. То есть тогда совсем не церковь – а филиал какого-то НИИ, там висят два огромных медных шара, меж которыми проскакивает рукотворная молния.
…Так партия и правительство пародируют Божью грозу…
Наташа замедлила шаг и оказалась совсем рядом. Она, возможно, услышала или почувствовала меня сзади, но не оглядывалась.
И я опасался ее окликнуть. Вдруг я все-таки обознался, и это не она. Вдруг своим криком я вспугну ее, и она вспорхнет, как птица… истает, растворится в снегопаде…
Я с бега перешел на шаг. На торопливый шаг, и пытался успокоить дыхание – не получалось, сердце колотилось, и морозный воздух с силой вырывался из легких.