Жена Вика, как всегда, уже успела с ужином, который по своей сути являлся обедом. Усевшись на любимое место в уголке кухни под оранжевым абажуром и мгновенно проглотив наваристый борщ, Башлачев посмотрел на спину Вики. Она накладывала ему второе в виде пюре с одуряюще благоуханной котлетой. Да-а-а… расплылась… ни талии, ни тебе ничего… А ведь всего только тридцать два. Что будет дальше? Петр Николаевич болезненно сморщился и сказал Вике, когда встретился с ней глазами:
– Почему бы тебе не заняться каким-нибудь там… ну, я не знаю… шейпингом… что ли?
– Зачем? – с большим подозрением в голосе спросила Вика.
– Затем, что ты здорово растолстела.
– Тебе, значит, не нравится?
– Ну… мне, вообще-то… это все, конечно, не так важно… – заюлил Петр Николаевич, – но, я думаю, что Мишка гордился бы, если бы его мать была по-прежнему стройной.
– Ах, дело, оказывается, в Мишке! – с угрозой в голосе констатировала жена, уперла руки в боки и продолжила: – Имей в виду, Башлачев, если ты еще раз сходишь на сторону к какой-нибудь… любительнице шейпинга или… там… аэробики, то больше никогда не увидишь сына.
Сына Мишку Петр Николаевич очень любил, а потому заявление Вики здорово испортило ему настроение. Эти бабы действительно много на себя берут. Их дело варить борщ, стряпать котлеты и заниматься детьми. Мужчины, которые зарабатывают приличные деньги и держат жен дома, как Башлачев, имеют право сами решать, на какую сторону им ходить после окончания тяжелого трудового дня.
Котлета показалась Петру Николаевичу плохо прожаренной. Он в сердцах бросил вилку на стол, сказал «Черт знает что такое!», удалился в комнату, лег на диван и стал представлять себе Белозерову в самых соблазнительных позах. Потом резво встал, сходил в прихожую за «Пингвином», конспиративно устроил его внутри «Санкт-Петербургских ведомостей» и весь отдался созерцанию обворожительных и стройных женских тел.
На следующий же день Петр Николаевич всего лишь полдня раздумывал о том, что сделать вначале: устроить Алле производственную подлянку, дабы не зарывалась и помнила, кто есть кто, или получить от нее то, для чего бог, собственно, и задумал женщину. Прикинув все «за» и «против» обоих вариантов, Башлачев справедливо решил, что если сначала провести в жизнь первый вариант, то второго, пожалуй, ему будет не видать как собственных ушей. Исходя из этого, Петр Николаевич приступил к осуществлению мероприятий по варианту № 2. Для начала он сообщил Вике, что уезжает в Москву в двухдневную командировку, купил потрясающей красоты и дороговизны букет каких-то экзотических цветов, выпросил у уборщицы бабы Клавы трехлитровую банку и в ней, прямо в машине, оставил букет. У него ни разу не возникло никаких сомнений на тот счет, что Белозерова может не согласиться на его предложение и ему придется срочно «возвращаться из командировки». А уж позор, приключившийся с ним в квартире Белозеровой, не мог привидеться ему и в страшном сне. Но ничего!!! Он, Петр, знает, как расквитаться с этой стервой! Ему здорово повезло, что Алка не выносит иномарки и вынуждена после поездки на них по полчаса отмокать в душе. Письмо подданного свободной Украины Николая Щербаня сделает свое дело!
Бросив на свой рабочий стол сумочку, Алла Белозерова увидела на нем чистый белый листок, придавленный тяжелыми старыми ножницами с зеленой потрескавшейся эмалью на кольцах. Сначала она повертела в руках ножницы, внимательно рассмотрела облупившуюся в некоторых местах эмаль, в недоумении пожала плечами и взялась за девственно чистый лист. На нем не было написано ни одной буковки. Зачем его придавили ножницами? Скорее всего, чтобы не улетел от сквозняка. Но зачем так оберегать пустой лист? Ерунда какая-то… Алла отложила листок в сторону и остолбенела. Под стеклом лежала ее фотография. Та самая… Из Софии Киевской, почти восемнадцатилетней давности… Какие у нее сумасшедшие глаза… «Бедная девочка», – подумала о себе Алла, как о ком-то постороннем. Сейчас она справилась бы с Фотографом одной левой. Но откуда здесь, на рабочем столе, эта фотография? Алла хорошо помнила, что разорвала тогда все экземпляры. Конечно же, это именно ее прикрывали белым листком. Кто? Неужели все-таки проявился Фотограф? Почему именно сейчас? И откуда у него адрес института? Во времена посещения столицы Украины Алла еще училась и знать не знала, где будет работать. Нет… Здесь что-то не так… Ладно, об этом она подумает позже, потому что сейчас стоит подготовиться к совещанию. Она вытащила фотографию из-под стекла и сунула ее в сумочку.
В кабинете директора на совещании ей не давал покоя взгляд Башлачева. Петр Николаевич, несмотря на недавно пережитое унижение, отчего-то выглядел победителем. Если бы это было возможно, то Алла готова была бы предположить, что фотографию подложил Петр. Но такого быть не могло. Алла настолько спокойно смотрела в торжествующие глаза Башлачева, что в конце совещания они сделались беспокойными, а в коридоре, на выходе из директорского кабинета, Петр Николаевич чересчур громко сказал:
– Алла Константиновна, не могли бы вы пройти в мой кабинет? Мне хотелось бы обсудить с вами кое-какие вопросы… по нашему договору с заводом Новореченска…
Он воровато оглянулся по сторонам, проверяя, все ли хорошо слышали, для чего ему нужна Белозерова. Никто не обратил на его слова никакого внимания, а Алла пожала плечами и первой пошла к его кабинету. Она очень хорошо понимала, что обсуждать они станут отнюдь не Новореченск. Интересно, что еще такого придумал Петр? Отчего разбитый наголову противник чувствует себя победителем?
– Садитесь, Алла Константиновна, – Башлачев указал ей на стул, а сам уселся в начальническое кресло за большим темного дерева столом.
Алла села на стул, положив ногу на ногу и скрестив руки на груди. Башлачев оглядел ее, с неудовольствием отметив, что она все-таки очень хороша и жаль, что с ней приходится воевать, вместо того чтобы…
– Ну что, получила? – спросил он, решив не додумывать предыдущую мысль, поскольку она могла привести его в размягченное состояние.
– Что именно? – довольно надменно спросила она.
– Значит, не обратила внимания. – Башлачев ни за что не поверил бы, что женщина, только что получившая свою фотографию в неглиже, может оставаться такой спокойной. – Глазки-то протри. У тебя под стеклом, между прочим, лежит ню одной красотки!
Пораженная Алла расплела руки и ноги, распахнула глаза и выдохнула:
– Так это, значит, ты, Петя?
Ее смятение было таким сильным, что Петру Николаевичу оставалось только торжествовать и восхищаться одновременно. Все-таки у этой бабы сумасшедшая выдержка. Если бы ему под стекло положили его голый анфас, он сошел бы с ума от ужаса, что кто-то владеет его постыдной тайной. А эта только сейчас встрепенулась.
– Я, Аллочка! – очень довольный собой, сказал Башлачев. – У меня есть еще! Вот, гляди! – Он выдвинул один из ящиков стола и вынул Аллино изображение в другом ракурсе размером с формат А4. – Через компьютер пропустил. Гораздо четче стало! Лицо – прямо один в один! У меня, кстати, и другие фотографии имеются: и анфас, и в профиль, и вид снизу, и сверху!