Тане нравилось в нем то, что отличало его от молодых безответственных людей вроде Гарика: верность своему слову.
Даже в мелочах.
Павел на приличной скорости подкатил прямо к «восьмерке», где сидели они с Гариком, и припарковался в сантиметре от ее заднего бампера. Игорь встревоженно наблюдал за его маневром и напряженно выдохнул:
– Чуть-чуть не задел!
Татьяна беспечно откликнулась:
– А нам-то что! Это все равно его машина! Игорь сразу насторожился и принялся буравить Павла ревнивым взглядом.
Павел выключил двигатель и долго возился, устанавливая на рулевое колесо внушительного вида запорное устройство. И только после этого подошел к их – точнее, своей – машине.
– Угнала? – сухо поинтересовался он у Татьяны, которая радостно выскочила ему навстречу. И добавил:
– Римму хотя бы спросила?
– Поставила в известность.
– Я-то ей обещал, что она будет пользоваться машиной все выходные…
Кстати, у нее, в отличие от некоторых, есть хотя бы доверенность…
– Твоя Римка увлечена шашлыком и гостями. А доверенность у меня тоже есть, – Таня помахала документом, который она самолично состряпала, сидя в кафе.
Павел взглянул на «свою» подпись:
– Подделывать документы у тебя получается плохо.
– А в твоей «Феррари» барахлит сцепление. И большой расход топлива, – чисто по-женски, Переключая внимание на другой предмет, парировала Татьяна. – Но это естественно – когда машина является ровесницей «Титаника»… У тебя вообще, как я вижу, страсть к металлолому, – она махнула в сторону «шестерки».
– Кто это с тобой? – прервал ее Павел. Таня приложила палец к губам:
– Это Игорь, мой хороший знакомый. Он нам очень помог. Но его миссия уже выполнена…
Павел мгновенно все понял и заглянул в машину:
– Извините, Игорь, можно вас на минутку? Они вместе отошли в сторону.
Павел протянул Игорю свою визитную карточку и стал что-то объяснять. Игорь внимательно смотрел на Павла и кивал. Когда объяснение было закончено, мужчины подошли к Тане.
– Я поехал, – сказал Игорь.
– Давай.
– Я не удивлен, что ты опять влипла в историю.
– Я – тоже.
– Сейчас поеду по магазинам – покупать цветной телевизор, а потом сможешь найти меня в казино «Византия».
– Надеюсь, ты будешь действовать именно в таком порядке – а не наоборот.
Игорь вытянул руку, подзывая проезжающую мимо машину. Такси остановилось.
Таня на прощание помахала ему.
Павел увлек ее к машине:
– Пойдем, расскажешь мне, что к чему.
– А у тебя есть, что мне доложить?
– Есть. Информации много, – Это ради нее тебя били по лицу? Павел нахмурился:
– Нет, это я с лестницы упал.
Герман Титов стоял у окна. Это хорошо, что у него есть жалюзи. Прямой солнечный свет не мешает работать на компьютере. И никто из соседних домов не может видеть его.
Сколько он не выходил из дома? Дня четыре наверное. А может, неделю. Во всяком случае, с того дня, как в их подъезде что-то случилось.
Он видел тогда утром сквозь жалюзи милицейские машины. Мгновенный страх пронзил его: вдруг это приехали за ним ?
Он попытался отогнать подкативший ужас: ведь он не сделал ничего плохого. Пока не сделал. А вдруг они узнали, что он замышляет? Догадались?
Вдруг его приехали занять.
С ужасом, с колотящимся сердцем, он ждал звонка в дверь. Но звонка не было.
Потом он видел, как в санитарную машину грузят человека. Он был весь, с головой, в черном пластиковом мешке.
Значит, в их подъезде кто-то умер. Или скорей кого-то убили – недаром у парадного стояли милицейские машины.
Но я тут ни при чем. Видит Бог, ни при чем. Я не сделал ничего плохого!
Ближе к вечеру в тот день в его дверь звонили. Он на цыпочках подошел к двери и заглянул в глазок. На пороге стоял милиционер.
Герман отпрянул и, стараясь не шуметь, убежал в ванную. В ванной было темно. Герман не стал зажигать свет. В дверь позвонили еще раз. А потом еще.
Герман сидел тихо, и скоро милиционер ушел.
Но на всякий случай с тех пор Титов не выходил из дому.
Еда у него была. Когда он получил аванс у того бородатого дядечки, он купил в супермаркете много продуктов и пива. Морозилка вся была забита пиццей.
Раз не надо выходить из дому – значит, не надо бриться. И мыться тоже. Герман не замечал, какой тяжелый дух стоит в его квартире. Окна он не открывал.
Ему было хорошо одному. Ночами он бродил по Интернету. Но ни с кем в сети не общался. Только читал и смотрел. У Германа Титова не было друзей даже в компьютерной сети, где так легко «болтать», не видя собеседника и зная, что он тоже никогда не увидит тебя, и можно представляться кем хочешь. Лишь однажды он решился и зашел на чей-то «чат»(«Чат» от английского to chat– «болтать»: страница в Интермете, на которой пользователи в режиме реального времени «переговариваются» друг с другом.). Он не стал представляться блондином-"качком" откуда-нибудь из Ливерпуля или сексапильной маленькой китаянкой, а честно сказал, кто он: русский программист. Но что-то он сделал не так, и его невидимые собеседники прогнали Германа с «чата» с обидными надписями-криками: «You're a communist! Get out! Close the door!»( «Ты – коммунист! Убирайся! Закрой дверь!» англ.) Ничего. Скоро все изменится. В этом мире людей – подлом мире! – все решают деньги. Он это уже давно понял. И на них можно купить все что угодно.
И дружбу. И любовь. И даже материнскую верность.
Когда он станет богат, он, так и быть, позовет к себе маму. И она бросит своего муженька и прибежит к нему! Он, может быть, даже когда-нибудь простит ее…
Герман невидящим взглядом смотрел в окно и думал, на что он потратит свои деньги.
Новый компьютер – нет, лучше два. Два обычных и один ноутбук. Самое лучшее программное обеспечение.
Он уедет из Москвы. Он поселится на вилле у моря. Он купит большую светлую виллу, где никогда не будет плесени и грязи.
Он наймет горничную. Он устроит среди них конкурс. Он лично отберет самую лучшую. Самую молодую, с самыми большими сиськами. Она будет ему стирать и готовить.
И еще он обязательно разведет цветы – его мама всегда любила цветы.
Герман будет всегда есть горячую пищу, а после особенно вкусного обеда – благодарить свою горничную. Благодарить по-настоящему, по-мужски.
Герман посмотрел в окно. Ничего подозрительного не наблюдалось. Двор жил обычной жизнью. Стоял яркий субботний день. На детской площадке визжали несмазанные качели. На них меланхолично качались две девочки.