— Я Андрей Салов, ваш участковый. Мы с вами знакомы…
Наде тут же полегчало — вспомнила. Действительно, они однажды общались. Сейчас ведь у ментов новая мода: начальство обвешивает город дурацкими плакатами «Участковый — от слова «участие», а рядовой состав иногда обходит квартиры. Знакомятся с жильцами, и если застают в жилом секторе гостей с Востока, тут же и денежку с незаконно проживающих взимают — себе в карман. Вот и участковый Салов как-то к ней на огонек заглянул, вечером, когда Надя с Димой на диване перед телевизором валялись. Проверил паспорта, согласился на кофе, охотно смел четыре домашних пирожка с капустой, выспросил, где они оба работают, а когда Полуянов попытался его на очерк о буднях участковых развести, важно сказал, что подумает и в течение пяти рабочих дней сообщит. С тех пор уже, наверно, год прошел, и, хотя Салов грозился навещать их минимум раз в три месяца и выслушивать, как он выразился, «жалобы и пожелания», больше они не общались. А сейчас он вдруг явился. Да еще и в компании с каким-то вторым ментом. Ну, если опять обход жильцов, поить кофием она их не станет. И времени нет, и без Диминой защиты боязно. Мало ли что менты в форме — на вид все равно здоровенные бугаи, неизвестно, что им в голову взбредет.
Надя распахнула дверь и, не приглашая гостей в квартиру, строго спросила:
— Что вам угодно?
— Сделай, Наденька, лицо попроще! — попросил Салов.
Митрофанова вспыхнула. Во-первых, она не терпела, когда ее, как Ленин Крупскую, «Наденькой» величали. А во-вторых, разве они с участковым настолько накоротке?..
Только не зря Полуянов ее — в шутку, конечно, — «тормозочком» называет. Пока она подбирала слова для отповеди, момент был упущен. Салов деловито спросил:
— Паспорт при тебе?
Ей снова захотелось возмутиться — с какой, интересно, стати он тыкает? И опять не успела, потому что второй милицейский, рангом явно повыше Салова — похож на следователя, как их в сериалах показывают, — быстро сгладил неловкость:
— Вы, гражданочка, не волнуйтесь. Никаких лично к вам претензий. Мы просто обыск должны провести в квартирке напротив…
— Короче, понятой пойдешь, — вновь влез Салов со своим разбитным тоном.
— Но… — пискнула Надя.
Ей совсем не хотелось присутствовать при обыске. Тем более у соседей. И тем паче — в компании развязного Салова. Но только… в квартире напротив живет Ленка. Ее бывшая одноклассница.
…С Ленкой они не то что закадычные подружки. И в школе на жизнь по-разному смотрели, а уж сейчас-то особенно. Но когда десять лет кряду учишься в одном классе, живешь через стенку и почти каждый день вместе едешь на уроки в лифте, это ведь что-нибудь значит?
— Что случилось? — выдохнула Надя.
— Да хорошего мало, — хмыкнул Салов.
А второй милицейский, тот, что следователь, спокойно объяснил:
— Беда с вашей соседкой. С Еленой Коренковой.
Надя машинально закрыла ладошкой рот. Теперь, когда имя прозвучало, ей стало совсем уж страшно. Ленка. Коренкова. Ей ведь — как и самой Надежде — всего-то двадцать семь лет! Или нет, двадцать восемь. Митрофанова вдруг вспомнила, как одноклассница жаловалась, что у нее день рождения неудачно выпадает. Раньше, чем у остальных в классе, — на летних каникулах. Что за уши не треплют, конечно, неплохо, а вот что «поздравляем» всей толпой не кричат и подарков не дарят — очень обидно…
— Не может быть, — прошептала Митрофанова. И еще тише спросила: — Она умерла?..
Следователь коротко кивнул. Надя перехватила его взгляд.
Тяжелый у него глаз. Потухший. Видно, как человек устал от того, что люди погибают. А еще пуще — от бесконечного общения с понятыми, родственниками, зеваками. И от постоянных объяснений, что убивают и молодых, и женщин, и совсем рядом…
— Давай, Митрофанова, пошли. Выполни свой гражданский долг, — строго, совсем не к месту приказал Салов.
Второй смягчил ситуацию. Вежливо проговорил:
— Ну что, девушка? Поможете нам? — И добавил: — Вы не волнуйтесь. Ничего там особенно страшного…
— Да я не волнуюсь, — засуетилась Митрофанова. — Сейчас. Конечно. Пойдемте.
Бестолково открыла сумочку. Вспомнила, что паспорт с тех пор, как на городских улицах перестали цепляться с пропиской, с собой не носит. Побежала в гостиную, где сервант с документами, но ящик перекосился, открываться не хотел…
Надя дергала его и вспоминала, как совсем недавно, дня, наверно, четыре назад, в Ленкиной квартире закатили очередную пьянку. Народу набилось много — местные алкаши это местечко обожали, как со знанием дела объяснил Полуянов, за то, что не подвал и не коммуналка. До трех ночи и вопили, и посудой об пол грохали, и матерились, и визжали в открытые окна. Димка уж на что демократ, и то хотел милицию вызвать, Надя его еле отговорила. Самой, конечно, от таких дебошей было тошно, но все-таки одноклассница… Вместе когда-то краситься учились — по модному журналу — мамиными тенями. И всегда друг на дружку полагались, если нужно из дому сбежать или что-то криминальное спрятать. В киношку на вечерний сеанс с Мишкой из параллельного? А маме говоришь, что с Коренковой. Из кармана куртки сигареты выпали? Да это Ленка попросила спрятать…
Потом, после школы, их пути окончательно разошлись, но все равно они всегда здоровались. И за солью или там хлебом друг к другу бегали — до тех пор, пока Ленка окончательно не пустила свое домашнее хозяйство на самотек.
А теперь ее убили. Хотя нет, почему она, Надя, так решила?! Мент просто сказал, что беда и Лена умерла. Допилась? Не выдержало сердце?
Надя наконец извлекла свой паспорт. Протянула душке-следователю, тот мельком взглянул на страничку с фотографией и передал документ противному Салову. Наде любезно предложил:
— Пойдемте.
Они в молчании пересекли лестничную площадку.
В Ленкиной — теперь уже бывшей — квартире царила суета. Спотыкаясь о сваленный в коридоре хлам, шныряли озабоченные люди в милицейской форме. На кухне за хромоногим столом Надя углядела пожилого мужчину в синей форме с логотипом «Скорой помощи». Он сосредоточенно заполнял какие-то бланки, а рядом стоял второй, помоложе, с медицинским чемоданчиком.
Надя — у Ленки она не бывала уже минимум года три — поразилась, до какой степени та запустила когда-то очень аккуратную, дорого отремонтированную квартиру. Об обои, кажется, каждый гость считал своим долгом руки вытереть. Пол весь прожжен окурками. У Ленкиной школьной еще фотографии, которая зачем-то висит в коридоре, разбито стекло… Как же получилось, что ее молодая — и талантливая! — жизнь пошла наперекосяк?..
— Сюда. В спальню, — прервал Надины размышления оперативник.
Она послушалась. И увидела.
Сначала — огромный, по всей площади комнаты матрас. Мутное зеркало, жалкая пародия на плохой эротический фильм, под потолком. И Ленку, лежащую на спине. С серым лицом, вокруг губ пена, глаза закатились, и, кажется, даже трупные пятна уже проступили… Ужасно. Но все равно видно, до какой степени она юная. Утонченная. И беззащитная.