Но… Но кто она такая, чтобы разыгрывать вокруг нее столь сложные спектакли?
– Почему ты вдруг приехал? – недоверчиво спросила она. – Сейчас, сегодня?!. И как ты узнал, в какой я квартире живу?
– Хочешь верь, хочешь нет: я почему-то понял, что тебе сегодня – плохо… – спокойно ответил Миша, – И как только получил на пейджер твой «мэсседж» [12] – тут же поехал к тебе… Приехал – и спросил у тетеньки-консьержки в вашем подъезде: а где проживает девушка лет двадцати, красивая, худенькая, ездит на маленькой белой машинке?.. Угадай с трех раз, сколько у вас в подъезде девушек лет двадцати, рулящих на «Оке»? Тем более – худеньких и красивых?..
По радио гнали только музыку, музыку, музыку. Теперь пел Бутусов: «Горевала в тоске Настасья…» И ни слова от диджеев из радиоприемника – лишь песни, да тихий голос Боброва.
– Что вам всем от меня надо?! – проговорила-простонала Женя. – Господи, ну что вам надо?!
– Знаешь, Женечка… Я наводил справки… У нас есть основания полагать, что убийство Бритвина было неслучайным…
– Неслучайным?
– Да.
– «Глобус»?
– Вполне возможно.
– Значит, то, что Бритвин рассказывал мне ночью, – правда?!
– А что он рассказывал тебе? – мгновенно насторожился Бобров.
– Он говорил мне, что…
Она осеклась.
– Я просто хочу сравнить со своей информацией, – спокойно сказал Бобров.
«Нет, невозможно держать в себе все, что случилось… Надо выговориться… Хоть кому-то… Миша не может желать мне зла. После всего, что между нами было…»
И она решилась. И тихим голосом начала рассказывать Боброву, что происходило вчера и сегодня. Рассказывала отстраненно, будто бы все случилось не с ней. Дочь Бритвина – наркоманка… А агентство «Глобус» – пропагандист наркотиков… Оно занимается «пиаром» зелья… Она рассказала, как утром узнала, что Бритвин убит. И как ей стало страшно… Как приходили милиционеры… О чем спрашивали…
Когда она закончила рассказ, по радио пела Земфира: «Я искала тебя… Годами долгими…»
Бобров помолчал, потом спросил:
– У тебя с Бритвиным что-то было?
«Нормальная реакция – не «кагэбэшника», а мужика. Любящего мужика».
– Нет, – покачала головой она. – Абсолютно ничего у нас с ним не было. Мы были просто коллеги. Даже друзьями нас не назовешь.
– Мне очень жаль, – сказал Бобров. Помолчал, добавил: – Но то, что он говорил, похоже на правду.
– Господи! – выдохнула она. – Но тогда мне надо бежать оттуда!
– Зачем? – спокойно спросил Миша.
– Но… Они же могут… Могут тогда – меня… Как Диму… – Она не смогла выговорить слово «убить».
– Если ты уволишься, – рассудительно проговорил Бобров, – ничего не изменится. Наоборот, у них возникнут подозрения… Сильные подозрения…
– Ты думаешь, Диму… Убили… Они?.. – Пока мы ничего не знаем. А хотелось бы узнать. И хотелось бы, чтобы ты нам помогла.
– Что?!
– Да. Почему бы тебе, Женечка, хоть раз не помочь родному государству? Тем более – дело-то благородное…
– Помочь?! Государству?!
«Что за бред, что за чушь он несет!»
– Ты что, Миша? Ты же меня под пулю подставляешь, Бобров! Под нож! И тебе меня не жалко?!
– Очень жалко… Но, понимаешь, расклад такой… Извини, но мне кажется, что у тебя нет другого выхода.
– Да?! Ты уверен?
– Конечно.
На радиоволне опять сменилась мелодия, и теперь пели: «My tea's gone cold, I'm wondering why I got out of bed at all…» [13]
Она порывисто вскочила с табуретки, подошла к окну. Кулаки сжаты. Так и вмазала бы Боброву! Зачем она сдерживается?!
За окном во дворе горели фонари. Светили сотнями огней окна многоквартирного дома напротив. Обычные люди пришли со службы, ужинали, смотрели телевизор. Играли с детьми… Ссорились… Выпивали перед сном – водку или кефир… У всех у них жизнь шла спокойно, привычно, обыденно – и только она… Зачем она только стремилась сюда, в эту сраную Москву?! В город, где вокруг одно дерьмо, город, где творятся такие темные дела! Во что она, черт побери, вляпалась?!
– Знаешь, – она обернулась от окна, – у меня есть выход. Еще какой выход! Взять – и послать тебя к черту! И «Глобус» – тоже!
– Боюсь, это не выход, – спокойно возразил Бобров. Он развернулся на стуле так, чтобы оказаться лицом к ней.
– Еще какой выход! Возьму – и уеду! Так далеко, что меня никто не найдет!
– Найдут, – спокойно возразил Бобров. – Еще как тебя найдут! И если не «Глобус» – то милиция с прокуратурой.
– Милиция?! – Она задохнулась от ярости. – Это еще с какой стати!
– А с такой стати, что милиция… – Миша помедлил.
– Что – милиция?!.
– А как ты думаешь: почему бы мильтонам не повесить на тебя убийство Бритвина?.. Они уже его тебе вешают. Все у них для этого есть. И мотив – ограбление. И организатор – ты его видела последней. И ты навела на него своих соучастников.
– Каких соучастников?!
– А это неважно. Они, попомни мои слова, тебя сделают организатором убийства…
– Меня?
– Тебя. Пока, как ты понимаешь, мне удалось их удержать. А если я, допустим, не буду тебе помогать? Их ничто не остановит. Это ж милиция!..
– Дешевый понт, – яростно сказала она. – Им нужны мои сообщники, а сообщников они не найдут. Потому что у меня их – нет!
– Кто знает, – спокойно возразил Бобров. – Может, и найдут… А потом… Даже если не найдут… И дело в конце концов развалится в суде… До суда-то они будут держать тебя в СИЗО – годика этак два… И я им опять же не смогу помешать… И развалится твоя прекрасная московская карьера… Да и в СИЗО, поверь мне, не сладко… Тем более хорошеньким девочкам…
– Сволочь, – прошептала она. Снова нахлынули слезы. – Ты мне угрожаешь…
– Ни в коем случае, – сказал он. Ласково улыбнулся. Встал со стула, подошел к ней, потрепал по плечу. Она сбросила его руку. Музыка в кухне гремела вовсю. Нежная мелодия под гитарный перебор: «Your smiling eyes are just a mirror for the sun…» [14]
Они стояли с Бобровым у окна – лицом к лицу.
– Понимаешь, Женя, – мягко продолжил он, – я… Знаешь, я ведь… Тебя люблю… У меня никого еще не было, к кому бы я так… Так хорошо относился.