Не стерпев, мать сказала:
- Вы бы о том поговорили, как пойдете!
- О решенном говорить - только путать! - мягко заметил хохол. - В случае, если нас всех заберут, ненько, к вам Николай Иванович придет, и он вам скажет, как быть.
- Хорошо! - вздохнув, сказала мать.
- На улицу бы пойти! - мечтательно проговорил Павел. - Нет, лучше дома посиди пока! - отозвался Андрей. - Зачем напрасно глаза мозолить полиции? Ты ей довольно хорошо известен!
Прибежал Федя Мазин, сверкающий, с красными пятнами на щеках. Полный трепета радости, он разогнал скуку ожидания.
- Началось! - заговорил он. - Зашевелился народ! Лезет на улицу, рожи у всех - как топоры. У ворот фабрики все время Весовщиков с Гусевым Васей и Самойловым стояли, речи говорили. Множество народа вернули домой! Идемте, пора! Уже десять часов!..
- Я пойду! - решительно сказал Павел.
- Вот увидите, - обещал Федя, - после обеда встанет вся фабрика!
И он убежал.
- Горит, как восковая свечечка на ветру! - проводила его мать тихими словами, встала и вышла на кухню, начала одеваться.
- Куда вы, ненько?
- С вами! - сказала она.
Андрей взглянул на Павла, дергая себя за усы. Павел быстрым жестом поправил волосы на голове и вышел к ней.
- Я тебе, мама, ничего не скажу… И ты мне ничего не говори! Ладно?
- Ладно, ладно, - Христос с вами! - пробормотала она.
Когда она вышла на улицу и услыхала в воздухе гул людских голосов, тревожный, ожидающий, когда увидала везде в окнах домов и у ворот группы людей, провожавшие ее сына и Андрея любопытными взглядами, - в глазах у нее встало туманное пятно и заколыхалось, меняя цвета, то прозрачно-зеленое, то мутно-серое.
С ними здоровались, и в приветствиях было что-то особенное Слух ее ловил отрывистые, негромкие замечания:
- Вот они, воеводы…
- Нам неизвестно, кто воеводит…
- Да ведь я ничего худого не говорю!..
В другом месте на дворе кто-то кричал раздраженно:
- Переловит их полиция - они и пропадут!..
- Ловила!
Воющий голос женщины испуганно прыгал из окна на улицу:
- Опомнись! Что ты, холостой, что ли?
Когда проходили мимо дома безногого Зосимова, который получал с фабрики за свое увечье ежемесячное пособие, он, высунув голову из окна, закричал:
- Пашка! Свернут тебе голову, подлецу, за твои дела, дождешься!
Мать вздрогнула, остановилась. Этот крик вызвал в ней острое чувство злобы. Она взглянула в опухшее, толстое лицо калеки, он спрятал голову, ругаясь. Тогда она, ускорив шаг, догнала сына и, стараясь не отставать от него, пошла следом.
Павел и Андрей, казалось, не замечали ничего, не слышали возгласов, которые провожали их. Шли спокойно, не торопясь. Вот их остановил Миронов, пожилой и скромный человек, всеми уважаемый за свою трезвую, чистую жизнь.
- Тоже не работаете, Данило Иванович? - спросил Павел.
- У меня - жена на сносях. Ну, и день такой, беспокойный! - объяснил Миронов, пристально разглядывая товарищей, и негромко спросил:
- Вы, ребята, говорят, скандал директору хотите делать, стекла бить ему?
- Разве мы пьяные? - воскликнул Павел.
- Мы просто пройдем по улице с флагами и песни будем петь! - сказал хохол. - Вот послушайте наши песни - в них наша вера!
- Веру вашу я знаю! - задумчиво сказал Миронов. - Бумаги эти читал. Ба, Ниловна! - воскликнул он, улыбаясь матери умными глазами. - И ты бунтовать пошла?
- Надо хоть перед смертью рядом с правдой погулять!
- Ишь ты! - сказал Миронов. - Видно, верно про тебя говорят, что ты на фабрику запрещенные книжки носила!
- Кто это говорит? - спросил Павел.
- Да уж - говорят! Ну, прощайте, держитесь солиднее! Мать тихо смеялась, ей было приятно, что про нее так говорят. Павел сказал ей усмехаясь:
- Будешь ты в тюрьме, мама!
Солнце поднималось все выше, вливая свое тепло в бодрую свежесть вешнего дня. Облака плыли медленнее, тени их стали тоньше, прозрачнее. Они мягко ползли по улице и по крышам домов, окутывали людей и точно чистили слободу, стирая грязь и пыль со стен и крыш, скуку с лиц. Становилось веселее, голос звучали громче, заглушая дальний шум возни машин.
Снова в уши матери отовсюду, из окон, со дворов, ползли летели слова тревожные и злые, вдумчивые и веселые. Но теперь ей хотелось возражать, благодарить, объяснять, хотелось вмешаться в странно пеструю жизнь этого дня.
За углом улицы, в узком переулке, собралась толпа человек во сто, и в глубине ее раздавался голос Весовщикова.
- Из нас жмут кровь, как сок из клюквы! - падали на головы людей неуклюжие слова.
- Верно! - ответило несколько голосов сразу гулким звуком.
- Старается хлопец! - сказал хохол. - А ну, пойду, помогу ему!..
Он изогнулся и, прежде чем Павел успел остановить его, ввернул в толпу, как штопор в пробку, свое длинное, гибкое тело… Раздался его певучий голос:
- Товарищи! Говорят, на земле разные народы живут - евреи и немцы, англичане и татары. А я - в это не верю! Есть только два народа, два племени непримиримых - богатые и бедные! Люди разно одеваются и разно говорят, а поглядите, как богатые французы, немцы, англичане обращаются с рабочим народом, так и увидите, что все они для рабочего - тоже башибузуки, кость им в горло!
В толпе засмеялся кто-то.
- А с другого бока взглянем - так увидим, что и француз рабочий, и татарин, и турок - такой же собачьей жизнью живут, как и мы, русский рабочий народ!
С улицы все больше подходило народа, и один за другим люди молча, вытягивая шеи, поднимаясь на носки, втискивались в переулок.
Андрей поднял голос выше:
- За границей рабочие уже поняли эту простую истину в сегодня, в светлый день Первого мая…
- Полиция! - крикнул кто-то.
С улицы в проулок прямо на людей ехали, помахивая плетками, четверо конных полицейских и кричали:
- Разойдись!
Люди хмурились, неохотно уступая дорогу лошадям. Некоторые влезали на заборы.
- Посадили свиней на лошадей, а они хрюкают - вот и мы воеводы! - кричал чей-то звонкий, задорный голос.
Хохол остался один посредине проулка, на него, мотая головами, наступали две лошади. Он подался в сторону, и в то же время мать, схватив его за руку, потащила за собой, ворча: