- Хорошо это - ездить везде и много видеть! - говорила она Николаю по вечерам. - Понимаешь, как строится жизнь. Оттирают, откидывают народ на край ее, обиженный, копошится он там, но - хочет не хочет, а думает - за что? Почему меня прочь отгоняют? Почему всего много, а голоден я? И сколько ума везде, а я глуп и темен? И где он, бог милостивый, пред которым нет бога того и бедного, но все - дети, дорогие сердцу? Возмущается понемногу народ жизнью своей, - чувствует, что неправда задушит его, коли он не подумает о себе!
И все чаще она ощущала требовательное желание своим языком говорить людям о несправедливостях жизни; иногда - ей трудно было подавить это желание - Николай, заставая ее над картинками, улыбаясь, рассказывал что-нибудь всегда чудесное. Пораженная дерзостью задач человека, она недоверчиво спрашивала Николая:
- Да разве это можно?
И он настойчиво, с непоколебимой уверенностью в правде своих пророчеств, глядя через очки в лицо ее добрыми глазами, говорил ей сказки о будущем.
- Желаниям человека нет меры, его сила - неисчерпаема! Но мир все-таки еще очень медленно богатеет духом, потому что теперь каждый, желая освободить себя от зависимости, принужден копить не знания, а деньги. А когда люди убьют жадность, когда они освободят себя из плена подневольного труда…
Она редко понимала смысл его слов, но чувство спокойной веры, оживлявшее их, становилось все более доступно для нее.
- На земле слишком мало свободных людей, вот ее несчастие! - говорил он.
Это было понятно - она знала освободившихся от жадности и злобы, она понимала, что, если бы таких людей было больше, - темное и страшное лицо Жизни стало бы приветливее и проще, более добрым и светлым.
- Человек невольно должен быть жестоким! - с грустью говорил Николай.
Она утвердительно кивала головой, вспоминая речи хохла.
Однажды Николай, всегда аккуратный, пришел со службы много позднее, чем всегда, и, не раздеваясь, возбужденно потирая руки, торопливо сказал:
- Знаете, Ниловна, сегодня из тюрьмы бежал один из наших товарищей. Но кто он? Не удалось узнать…
Мать покачнулась на ногах, охваченная волнением, села на стул, спрашивая шепотом:
- Может быть, Паша?
- Может быть! - ответил Николай, вздернув плечи. - Но как ему помочь скрыться, где его найти? Я сейчас ходил по улицам - не встречу ли? Это глупо, но надо что-нибудь делать! И я снова пойду…
- Я тоже! - крикнула мать.
- Вы пойдите к Егору, не знает ли он что-нибудь? - предложил Николай, поспешно исчезая.
Она накинула платок на голову и, охваченная надеждой, быстро вышла на улицу вслед за ним. Рябило в глазах, и сердце стучало торопливо, заставляя ее почти бежать. Она шла встречу «возможного, опустив голову, и ничего не замечала вокруг.
«Приду, а он там!» - мелькала надежда, толкая ее.
Было жарко, она задыхалась от усталости и, когда дошла до лестницы в квартиру Егора, остановилась, не имея сил идти дальше, обернулась и, удивленно, тихонько крикнув, на миг закрыла глаза - ей показалось, что в воротах стоит Николай Весовщиков, засунув руки в карманы. Но когда она снова взглянула - никого не было…
«Почудилось!» - мысленно сказала она, шагая по ступеням и прислушиваясь. Внизу на дворе был слышен глухой топот медленных шагов. Остановясь на повороте лестницы, она, нагнувшись, посмотрела вниз и снова увидала рябое лицо, улыбавшееся ей.
- Николай! Николай… - воскликнула она, опускаясь встречу ему, а сердце разочарованно заныло.
- А ты иди! Иди! - негромко ответил он, махнув рукой.
Она быстро взбежала по лестнице, вошла в комнату Егора и, увидав его лежащим на диване, задыхаясь, прошептала:
- Николай бежал… из тюрьмы!..
- Какой? - хрипло спросил Егор, поднимая голову с подушки. - Их там двое…
- Весовщиков… Идет сюда!..
- Чудесно!
Он уже вошел в комнату, запер дверь на крюк и, сняв шапку тихо смеялся, приглаживая волосы на голове. Упираясь локтями в диван, Егор поднялся, крякнул, кивая головой:
- Пожалуйте…
Широко улыбаясь, Николай подошел к матери, схватил ее руку:
- Кабы не увидал я тебя - хоть назад в тюрьму иди! Никого в городе не знаю, а в слободу идти - сейчас же схватят. Хожу и думаю - дурак! Зачем ушел? Вдруг вижу - Ниловна бежит! Я за тобой…
- Как это ты ушел? - спросила мать. Он неловко присел на край дивана и говорил, смущенно пожимая плечами:
- Случай подвернулся! Гулял я, а уголовники начали надзирателя бить. Там один есть такой, из жандармов, за воровство выгнан, - шпионит, доносит, жить не дает никому! Бьют они его, суматоха, надзиратели испугались, бегают, свистят. Я вижу - ворота открыты, площадь, город. И пошел не торопясь… Как во сне. Отошел немного, опомнился - куда идти? Смотрю - а ворота тюрьмы уже заперты…
- Гм! - сказал Егор. - А вы бы, господин, воротились, вежливо постучали в дверь и попросили пустить вас. Извините, мол, я несколько увлекся…
- Да, - усмехаясь, продолжал Николай, - это глупость. Ну, все-таки перед товарищами нехорошо, - никому не сказал ничего… Иду. Вижу - покойника несут, ребенка. Пошел за гробом, голову наклонил, не гляжу ни на кого. Посидел на кладбище, обвеяло меня воздухом, и одна мысль в голову пришла…
- Одна? - спросил Егор и, вздохнув, добавил: - Я думаю, ей там не тесно.
Весовщиков безобидно засмеялся, тряхнув головой.
- Ну, теперь у меня голова не такая пустая, как была. А ты, Егор Иванович, все хвораешь…
- Каждый делает, что может! - ответил Егор, влажно кашляя. - Продолжай!
- Потом пошел в земский музей. Походил там, поглядел, а сам все думаю - как же, куда я теперь? Даже рассердился на себя. И очень есть захотелось! Вышел на улицу, хожу, досадно мне… Вижу - полицейские присматриваются ко всем. Ну, думаю, с моей рожей скоро попаду на суд божий!.. Вдруг Ниловна навстречу бежит, я посторонился да за ней, - вот и все!
- А я тебя и не заметила! - виновато молвила мать. Она рассматривала Весовщикова, и ей казалось, что он как будто легче стал.
- Верно, товарищи беспокоятся… - почесывая голову, сказал Николай.
- А начальства тебе не жалко? Оно ведь тоже беспокоится! - заметил Егор. Он открыл рот и начал так двигать губами, точно жевал воздух. - Однако шутки прочь! Надо тебя прятать, что нелегко, хотя и приятно. Если бы я мог встать… - Он задохнулся, бросил руки к себе на грудь и слабыми движениями стал растирать ее.
- Сильно ты расхворался, Егор Иванович! - сказал Николай и опустил голову. Мать вздохнула, тревожно обвела глазами маленькую. тесную комнату.