Метрах в двухстах от той дороги, под которой обнаружили труп Долининой, в лесу была полянка. На ней с незапамятных времен зачем-то стоял колодец. Им порой пользовались грибники и туристы. Лесник поддерживал колодец в порядке, регулярно подновлял и подкрашивал его. Даже ведро имелось и кружечка, оцинкованная, на цепочке.
В этом-то колодце и было обнаружено тело мальчика.
Руки и ноги его оказались связаны.
Судя по предварительному заключению экспертов, смерть наступила оттого, что ребенок захлебнулся. И совершенно ясно было: смерть – насильственная.
Сегодня утром пара оперов должны были, по наводке Анжелики, поехать в Листвянку на улицу Чапаева и привезти в *** ский морг таджиков для опознания тела мальчика.
Вчера в прокуратуре менты засиделись.
Когда Анжелика вернулась домой, дети уже спали, муж смотрел на нее нахмуренной букой и даже говорить с нею отказывался, дурак…
Тем приятней почему-то был утренний звонок от элегантного эфэсбэшника – ведь именно благодаря ему ей удалось блеснуть вчера знанием местожительства убиенного.
Может, он еще ей что-нибудь подкинет?
– Ладно, встретимся. Что с вами поделаешь? – вздохнула Анжелика. – Приезжайте часам к одиннадцати. Только не в прокуратуру, конечно. В паре кварталов от нее – мы вчера, кстати, мимо проходили – имеется кафе «Таинственный остров». Там я буду вас ждать.
– Если можно, дорогая Анжелика, на полчаса раньше. Время очень дорого. Можно сказать, каждая минута на счету.
– Ну, хорошо, я постараюсь, – с неудовольствием ответила она. Удивительно, но в обществе франта-эфэсбэшника ей, несмотря на весь его возраст, хотелось ощущать себя в первую очередь женщиной, а уж только затем – следователем. Она не признавалась самой себе, но ей, кажется, хотелось, чтобы он поговорил с ней не о делах, а о… Ну, допустим, просто поговорил.
* * *
Ходасевичу пришлось тормознуть такси на станции ***ская и разменять свою последнюю стодолларовую бумажку. После вчерашней благотворительности у него не оставалось рублей даже с таксистом расплатиться – не то что даму кофе угостить.
В кафе, оформленном с потугами на стиль, не было ни одного посетителя – и следователь запаздывала. Валерий Петрович сел у окна лицом к входной двери. Сонная официантка принесла ему эспрессо.
Явилась неожиданная мысль: «А ведь это может быть последним эспрессо в моей жизни», – и оттого кофе показался особенно вкусным.
Вошла Анжелика; полковник галантно встал, помог ей снять плащик. Повесил одежду на вешалку, подвинул ей стул. Протянул Анжелике меню – на не проснувшуюся официантку надежды было мало. Следователь отмахнулась.
– Только зеленый чай.
Разговор зашел о делах.
Ходасевич рассказал о надежном свидетеле, который видел, как мальчика Бури в пятницу вечером сажали в автомобиль. Назвал номер машины. Сказал, что то же самое авто видели в Листвянке и в среду – в день исчезновения Аллы Михайловны.
– А мы нашли труп Бури, – вздохнула она.
Полковник не стал расспрашивать о подробностях – он вообще, как показалась Анжелике, был изрядно чем-то озабочен и в то же время еще более собран и подтянут, нежели вчера.
И при этом лицо его почему-то разгладилось и даже здорово помолодело. И глаза заискрились, и румянец на щеках заиграл – что он пенсионер, никак не скажешь. Вполне достойный – даже завидный! – кавалер.
– А у меня, Анжела, – молвил Ходасевич, – имеется план: как нам задержать супостатов.
– Вы знаете, кто они? – нахмурилась она.
– Нет. Пока нет. Но план тем не менее есть.
* * *
Через час полковник отпустил Анжелику.
Она, кажется, поверила ему и была воодушевлена.
Ее роль в его плане была велика – и она же являлась в нем самым слабым звеном: стоило ей не проявить должного красноречия с одними собеседниками или оказаться излишне болтливой с другими – и Ходасевичу, грубо говоря, крышка.
Однако подобрать себе другого помощника – причем незасвеченного и при должности – у него уже не оставалось ни времени, ни возможности.
Ходасевич подал следователю плащ и поцеловал ручку.
Рука ее отличалась от вчерашней – Анжела сделала маникюр.
– До свиданья, Анжелика Ивановна – или прощайте.
«В данном контексте и в данной ситуации немного романтизма и пафоса совсем не повредят».
Глаза ее грустно сверкнули.
Она вышла из кафе не оглянувшись.
Одиннадцать сорок пять.
Валерий Петрович рассчитался за чай и кофе, надел свою куртку и, словно что-то вспомнив, на ходу, набрал номер на мобильнике.
– Привет, товарищ Ибрагимов, – поздоровался он с собеседником, выходя на улицу.
Золотая осень бушевала вовсю. Ярчайшие листья кленов усыпали тротуар, солнце ласкало, небо было прозрачным, даже несмотря на фырчанье грузовиков по улице.
– А-а, Валерий Петрович! – благодушно поприветствовал коллегу куратор. – Как делишки?
«Ну, – подумал полковник, – если они вдруг не пишут Ибрагимова – что вряд ли, то меня, после вчерашних звонков, пишут наверняка. Значит, подготовка закончена, начинается первая фаза активной операции. Вызываем огонь на себя».
– Да вот, знаешь ли, Олег, я понял, в чем там дело с моей пропавшей пенсионеркой.
– О! Ты вычислил злодеев? – живо поинтересовался коллега.
– Пока в точности не установил. Зато понял, почему и за что ее спровадили в мир иной.
Ходасевич у края тротуара поднял руку, призывая такси.
– А самое главное, – продолжал он внушительно, – я нашел ту вещь, из-за которой бедная Алла Михайловна пострадала.
Подрулила «Волга» с желтым капотом и черными крыльями – раскраска, словно у такси в Каталонии.
Садясь на переднее сиденье, Валерий Петрович бросил:
– На станцию!
А в трубку сказал:
– И она, эта вещь, сейчас находится в надежном месте.
– Хочешь мне об этом рассказать?
– Естественно.
– Приезжай.
– Уже еду.
– Когда будешь?
– Через час с небольшим – в зависимости от расписания автобусов.
Электрички в Москву не ходили – начался неизбежный железнодорожный перерыв.
Надо же, сколько в стране всего переменилось – да все вообще встало с ног на голову! – а пауза в расписании сохранялась незыблемой. Как во времена ходасевичевской молодости, с пол-одиннадцатого до часу железнодорожники обстукивали рельсы – или что они там обычно в это время делают?