Бури и не знал, что такие большие плитки бывают. Как три или даже пять обычных шоколадок, что в магазине возле станции продаются. Даже на вид, в обертке, шоколад был очень вкусным. Мальчик вообще в жизни только один раз шоколад ел и помнил, что это очень вкусно. И он, как увидел лакомство, сразу почти забыл и про отца, и про грибы, и про опасности, которые от русских людей на улицах бывают, и про русских стражников-милиционеров.
– Ну, хочешь? – прошелестела фигура, и длинные пальцы сунули огромную шоколадку прямо под нос Бури. – Я тебе его подарю.
Бури сказал тихо:
– Хочу.
Русский человек сказал тогда:
– Пойдем. Не бойся. Я не сделаю тебе плохого.
И положил руку на плечо Бури.
Рука была очень цепкая, будто у мальчика на плече капкан захлопнулся.
* * *
Полковник Ходасевич проснулся рано: надо было подготовиться к переезду в Листвянку.
Вчера после ужина он позвонил своему нынешнему куратору полковнику Ибрагимову.
Тот, казалось, звонку полковника обрадовался.
– О, Валерий Петрович! Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?
– Да вот, на дачу переезжать собираюсь.
– На дачу? Не поздновато?
– Да я, считай, по делу поеду.
– По делу? Какие у тебя появились дела?
– Уголовные, Олег Николаич, уголовные.
– О, Валерий Петрович, да ты никак частным сыщиком на старости лет заделался? Пенсии не хватает?
– Не хватает, Олежек, ох, не хватает… В этой связи одна просьбочка к тебе имеется.
Ибрагимов вздохнул.
– Слушаю. Как же вдруг ты – и без просьб.
– Пробей, пожалуйста, один мобильный номерок. Кому с него звонили – и кто на него звонил. Скажем, в течение последней недели. Начиная с прошлой среды и кончая нынешней.
– А вчерашний день не нужен?
– Нет, только до среды.
– А что в среду с телефоном случилось?
– А он исчез. Вместе с хозяйкой.
– Хорошенькая хозяйка?
– Да. Только семидесятилетняя.
– Понятно… Ох, Петрович, ясна мне твоя просьба, только совсем не входит в круг моих непосредственных должностных обязанностей… Да и незаконно это…
– Будет тебе, Олег!.. Обычные оперативные мероприятия. Милиция с того же начала бы. Если б менты, конечно, взялись тетеньку искать.
– Ладно, Валерий Петрович. Диктуй номер. Сделаю. А как сделаю, отзвоню.
– Да, и еще. Я человек от техники далекий, поэтому не знаю, но… Можно ли узнать, где, в каких краях данный телефон за эту прошедшую неделю побывал?
– Можно, Петрович, в наше время для техники ничего невозможного нет. Если, конечно, с указанного телефона звонили.
– Пожалуйста, Олежек, сделай все побыстрее.
Этот звонок оказался единственным мероприятием, которое совершил по новому делу полковник в пятницу.
…В субботу он проснулся рано, на удивление бодрым и даже вдохновленным. Пока брился – умывался – завтракал, по традиции смотрел (или слушал) телевизор на кухне.
В утренних теленовостях сообщили об очередной криминальщине, до сих пор невиданной в родимых осинах.
Жертвами бандитов становятся одинокие дамочки на иномарках. На светофоре к лимузину подруливает мотоцикл с двумя супостатами в черных шлемах. Один разбивает стекло и выхватывает с сиденья дамскую сумочку. Второй жмет на газ. Женщина не успевает опомниться, как мотоцикл с добычей уносится вдаль. Пострадавшая не может опознать нападавших, мотоцикл без номера, грабители в черных костюмах и глухих тонированных шлемах. Имел место десяток аналогичных эпизодов. Судя по тону комментаторов, явные висяки.
Валерий Петрович подумал, что самый эффективный способ поимки бандитов – на живца. За руль старенькой иномарки посадить девушку-опера с хорошей физической подготовкой и оружием. Где там случилось большинство преступлений? На Кутузовском? На Ленинградке? Вот и пусть барражирует наживка по Кутузовскому и Ленинградке. Бок о бок, не отставая ни на шаг, девушку-подставу надо сопровождать. В неприметную машину посадить опергруппу. Когда преступники клюнут, опера в момент похищения заблокируют мотоцикл грабителей и произведут задержание…
Впрочем, мнение полковника по данному делу – как обычно в последнее время – никого не интересовало. Никто в его совете не нуждался. Однако сегодня утром сия мысль его больше не язвила, не раздражала. Наверно, оттого, что теперь у него появилось дело.
Елена, дочь пропавшей, позвонила в десять ноль–пять. Сказала, что маменька по-прежнему не нашлась, и подтвердила, что они с супругом заедут за Ходасевичем, как договаривались, в одиннадцать.
Машина пришла с десятиминутным опозданием. Полковник спустился с дорожной сумкой в руках. Последний раз она пригодилась ему, когда он ездил в город Костров выручать падчерицу Татьяну из настоящего шпионского дела [3] .
Когда Валерий Петрович шел по лестнице, то поймал себя на мысли, что беззаботно насвистывает.
* * *
Она знала, что зависть – грех. Один из смертных грехов. Но ничего не могла с собой поделать. И все равно продолжала завидовать.
Люба завидовала своим более удачливым коллегам. Особенно тем, с кем была знакома лично. Как могло получиться, что этот бездарь Конюхов известен всему миру? А Гурам – миллионер и уставил всю Москву и весь свет своими отвратительными железными монстрами?..
А она – по-настоящему талантливая, та, кому все преподаватели в училище единогласно предрекали великое будущее, известна лишь единицам – ценителям и знатокам! Что же это за публика такая?! Почему за ужасные лакированные портреты Новожилова люди готовы платить сотни тысяч, а на полные жизни и огня работы Любы жалеют и несчастной тыщонки?
Какая отвратительная несправедливость!
Ведь она пишет лучше! Лучше, чем все эти бездари – выскочки – миллионеры! Лучше, чем каждый из них и все они, вместе взятые. Это она и сама видит. И настоящие друзья – те, кто все-таки, несмотря ни на что, остался рядом с нею – об этом, не чинясь, ей говорят.
Но разве ее вина, что она работает в неброской реалистичной манере? Что на дух не переносит выпендреж и эпатаж? И считает, что все эти концептуалисты, соц– и поп-артисты – не кто иной, как доморощенные фигляры? Разве ее вина, что никогда она не умела примазываться к власть имущим – ни раньше к коммунистам, ни к нынешним толстосумам? И никогда не вякала против Советской власти – ни в своих произведениях, ни устно или письменно, и потому во время русского бума конца восьмидесятых – начала девяностых ей не удалось стать по-настоящему продаваемой и популярной на Западе? Разве она виновата, что никогда ее творческую судьбу не сопровождали скандалы? Выпивки не в счет, пьянка – тьфу, подумаешь, невидаль, разве пьянка, сколь угодно забубенная, в России скандал?!