– Руки бы тебе вырвать.
Я молчала. Наш Емеля, когда в гневе, насылает на головы подчиненных куда более страшные кары – однако все мы до сих пор живы.
– Идиотка. Бестолочь. Ты понимаешь, что нас всех подставила?!
Пусть пошумит. Чем громче крики, тем быстрей ярость схлынет.
Однако плохо я знала местного начальника. Больше никаких наездов не последовало. Арсений Арсеньевич коротко велел:
– Подойди.
И перекинул мне через стол отпечатанную на принтере бумажку. Я прочитала:
«Я, Бодрова Лилия Леонидовна, паспорт серии 45 06 номер 408468, выдан 13 ноября 2007 года УВД г. Кирсановка, обязуюсь выплатить семье пострадавшей 30.000 (Тридцать тысяч) долларов США. Число, подпись».
Я изумленно взглянула на шефа. Пробормотала:
– Что за ерунда?
– А ты думала просто так уйти? – равнодушно пожал плечами директор.
– Но с какой стати я должна платить?
– Считаешь, мы тебя бесплатно покрывать станем? – усмехнулся он.
Я разозлилась:
– Пожалуйста, не покрывайте! Я здесь вообще ни при чем.
– Тебе заключение о смерти показать? Не вопрос, врачи со «Скорой» оставили.
Он швырнул мне официальную, с двумя подписями и печатью бумагу.
«Острый инфаркт миокарда, спровоцированный чрезмерной физической нагрузкой», – прочитала я.
А директор продолжал давить:
– Поэтому, Лилечка, никаких сомнений нет. До смерти свою клиентку довела именно ты.
– Не доводила я никого! Она от силы десять приседаний у меня сделала! От этого не умрешь!
– Это ты, – директор плотоядно улыбнулся, – ее мужу будешь рассказывать. И ее детям. Двух сыновей сиротами оставила. Хочешь, устрою вам теплую встречу?!
Я представила, какие слова сказала бы человеку, который, не дай бог, угробил бы моего Максимку, и пробормотала:
– Нет... Не надо.
– Или, может, ты в милицию хочешь? – повысил голос Арсений Арсеньевич. – Я тебе и ментовку организую. Будешь свои оправдания в КПЗ лепетать! – И злорадно добавил: – Только гарантирую: тебе не поверят.
Я еще раз пробежала глазами расписку. Нет, конечно, я не хочу в милицию. И с родными погибшей клиентки встречаться не хочу. Но тридцать тысяч долларов – сумма для меня абсолютно нереальная.
Я твердо произнесла:
– Можете звонить в милицию. Платить я не буду.
– Дура, – спокойно произнес директор.
И действительно взялся за телефонную трубку. А я лихорадочно размышляла над ситуацией. С какой стороны ни взгляни, выходило, что милиция, следствие и суд для меня выгодней. В умышленном убийстве точно не обвинят, а причинение смерти по неосторожности – статья, кажется, не очень серьезная. В худшем случае пару лет дадут – и то, скорее всего, условно.
Однако директор явно звонил не в милицию. Он лишь коротко буркнул в трубку:
– К Воробьеву ее.
И в кабинет тут же ввалился амбал Кирюха в сопровождении верной парочки прихлебателей. Я даже пикнуть не успела – меня подхватили под руки и куда-то поволокли. Сначала по коридору, потом по лестнице, мы миновали первый этаж, но на улицу не вышли, стали спускаться ниже, в подвал. Темный коридор, запах сырости, сумрак, ни единого окна, толстенные стены. Наконец, довольно просторная комната. Тускло освещенная, без единого окна. И в ней человек, от одного взгляда на которого сердце мое ухнуло и провалилось куда-то глубоко-глубоко. Вроде обычный мужик. Тщательно выбритый, с аккуратно зачесанной челочкой и подстриженной полоской усов. Но его глаза! Светло-серые, почти белые, с крошечными черными точками зрачков, они буравили, проникали в душу, убивали...
Я инстинктивно отпрянула. Но бежать было некуда – за моей спиной держал оборону Кирюха со своими приспешниками. Белоглазый дядька подошел ко мне почти вплотную. Схватил за подбородок. Еще раз внимательно – будто натуралист, только что наколовший на иголку очередную бабочку – просверлил меня своим взглядом. И вдруг резким движением ударил в живот.
Юрик, профессиональный каратист, когда-то учил меня, как надо держать удары. Напрячь мышцы, а главное – отпустить боль от себя. Представить, что бьют не тебя – манекен. Я даже пыталась освоить эту науку. Однако сейчас она мне совсем не помогла, потому что меня пронзила нереальная боль. До кончиков пальцев. А страшный дядька спокойно выждал, пока я отдышусь – и врезал снова. Еще больней. А, когда я стала оседать на пол, подхватил под мышки и доверительно произнес:
– Это ведь только разминка.
За его спиной я увидела блеск каких-то ужасных стальных инструментов и пылающий камин.
...А еще через десять минут расписка – с моей подписью! – уже лежала у директора в сейфе.
– Теперь пошла отсюда, – брезгливо велел Арсений Арсеньевич. – И на глаза мне больше не попадайся.
Я, как во сне, вывалилась из его кабинета. В предбаннике меня ждал Кирюха. Прежде безжалостный, сейчас он потрепал меня по плечу и посоветовал:
– Пойди. Отлежись.
– Что? – Его слова доносились до меня, как сквозь толстый слой ваты. Голова кружилась. Я покачнулась – и Кирилл еле успел меня подхватить. Придержал за плечи, досадливо забормотал в ухо:
– Да успокойся ты! Подумаешь, проблема! За годик рассчитаешься!
Оказывается, не такой уж Кирилл и зверь. Тоже может посочувствовать, и спасибо ему, конечно. Только как мне теперь жить – я все равно не представляла. Я ведь шла на работу в санаторий, чтобы поправить материальное положение. Мечтала о хорошем детском садике для Максимки – у нас в Кирсановке есть один такой. Частный, со светлыми комнатами и нормальными воспитательницами. Прежде он был нам не по карману, но с зарплатой, что посулили мне в «Ариадне», вполне можно было бы Максимку туда определить. И купить ему, наконец, его первые настоящие джинсы, а то он у меня вечно в дешевых хлопковых трениках ходит. И огромный, как малыш давно просит, «Лего»... Да и сама я мечтала о стольких, в общем-то, необязательных, но приятных пустяках! Хорошая тушь, обновить летний гардероб и еще – соковыжималка для цитрусовых, и пусть мама ворчит сколько угодно, что это бессмысленная трата денег. Но теперь – все. Никакого детского сада, и никаких джинсиков для Максимки, и никакой соковыжималки, и даже неясно, что я скажу маме через неделю, когда принесут очередную квитанцию на квартплату.
Впору было пойти и повеситься в роскошном санаторском парке, и в течение минут десяти я действительно всерьез обдумывала этот малодушный вариант. Но потом перед глазами всплыла беззаботная улыбка Максимки... его непослушная, угольно-черная челка... я вспомнила стишок, который он недавно сочинил: «Я поеду в магазин покупать себе бензин!» Максимка меня любую ждет. Конечно, малыш счастлив, когда я приношу ему подарки. Но если прихожу домой с пустыми руками – тоже радуется. Тому, что его мама – просто оказывается рядом. И как бы ни била меня жизнь, я просто не могу позволить, чтобы Максимушка остался один на свете.