Упорство и настойчивость принесли плоды. Родители Спироса сдались первыми, еще в четверг. Правда, его бабушка (мамина мама) активно возражала, но ее доводы только подхлестнули отца не менять принятое им решение: мальчика отпустить! Родительница Ангелоса капитулировала в последний момент, вечером в пятницу, когда оба парня уже извелись.
И вот ранним утром в субботу с заранее проверенными снастями, с термосами с кофе и завернутыми в фольгу бутербродами, парни на лодке семьи Спироса вышли из порта. Сердца их бились в упоении, а душа переполнялась восторгом: они становились взрослыми!
Еще было темно, когда юные рыбаки заняли заветное место в защищенной от постоянного северного ветра необитаемой бухточке, где в это время года по утренней зорьке великолепно брала ставрида. Едва развиднелось, парни уже забросили снасти: лески с огромным количеством крючков и блесен. Всем известно, сколь глупа ставрида – чтобы ее поймать, не нужна даже наживка.
Вскоре небо слегка посерело, а юные рыбаки вытащили в лодку первый улов – штук тридцать ставридин. И тут Ангелос посмотрел в сторону берега, присвистнул и прошептал: «Глянь, Спирос!» – и указал рукой на берег. Спирос обернулся и увидел: на скалах, находящихся от них лишь в паре кабельтовых, неловко, боком, наполовину в воде, застыл белоснежный катер. Даже одного взгляда в сероватой утренней дымке хватило, чтобы понять: произошло кораблекрушение. Возможно, на катере находятся люди, нуждающиеся в помощи (подумал Ангелос). Возможно, на нем есть сокровища (предположил про себя Спирос).
Так или иначе оба мальчика быстро свернули снасти. Спирос стал дергать стартер мотора, невзирая на то, что отец просил идти по возможности все время на веслах и заводить движок только в самом крайнем случае: уж больно дорогой стала солярка. Но теперь наступал тот самый крайний случай, разве нет?
Мотор завелся. Совершив лихой разворот, Спирос направил лодку к берегу, прямо к потерпевшему бедствие катеру. На белом судне, лежавшем на боку среди скал, никто не подавал признаков жизни. «Вдруг катер пуст? – стремительно проносилось в головенке Спироса. – И никому не принадлежит? И никто не заявит на него права? Тогда он станет моим! Мы с отцом его починим! Заделаем пробоины – если они есть, ведь такая посудина огромные миллионы стоит – не меньше пятисот тысяч евро!»
В азарте мальчик подлетел на своей лодчонке почти к самому катеру. Заглушил движок. «Бросай якорь, Ангел! – скомандовал Спирос. – А не то прибой нас выкинет!»
Он всегда был ведущим в их дуэте, он всегда быстрее Ангелоса соображал и действовал, и тянул друга за собой. А тот смирился с ролью ведомого – зато он больше знал, и читал, и придумывал более интересные приключения. Вот и сейчас: он не исключал, что на катере есть раненые, и тогда он, наверное, сможет оказать им первую помощь, а потом они со Спири доставят их на своей лодке в больницу и станут героями газетных статей и телевизионных репортажей.
Спирос стал лихорадочно раздеваться. Совсем развиднелось: темно-серый воздух и море превратились в светло-серые, а макушка горы над ними даже окрасилась в солнечно-рыжий цвет. Мальчик скинул с себя одежду и в одних плавках лихо прыгнул в воду. Уже давно никто не купался, но вода еще была теплая, даже утром – во всяком случае, теплей, чем воздух. Осеннее море ласково – Спирос хорошо это знал.
Ангелос отдал якорь и неотрывно смотрел на друга: тот уже доплыл до катера. Вот он встал на подводную скалу у белого борта посудины (вода оказалась ему по пояс). Затем схватился за леер накренившегося в его сторону катера. Цепляясь за палубу, перелез в кокпит. Исчез внутри…
И вдруг до Ангелоса донесся отчаянный вопль друга. Вопль, от которого у него мурашки пробежали по спине, а волосы на руках встали дыбом. Вслед за криком на палубу чужого катера вылетел Спирос. Даже издалека было видно, что глаза у него словно превратились в огромные плошки.
Спирос поскользнулся, сорвался с дыбом стоящей палубы, хрястнулся плечом о леер, плюхнулся в воду. И диким кролем, отчаянно молотя руками, припустился к лодке. Ангелосом не надо было командовать (он ведь иногда слушался указаний друга, только чтобы доставить тому приятное). Вот и сейчас он самочинно сообразил, что надо выбирать якорь и заводить мотор. Он успел сделать и то, и другое и даже немного подплыть в сторону несущегося в воде Спироса. Но приятель не то что не оценил – даже не заметил его подвига. Он подтянулся за борт, перегнулся и плюхнулся в лодку, тяжело дыша.
Ангелосу не надо было также приказывать, чтобы он, не глуша мотор и не экономя солярку спиросовского папани, развернул лодку и взял курс на дом. Он понимал: чем скорее и дальше они уберутся от чужого катера – тем лучше. Мальчик только тихо спросил у приятеля: «Что там?» – и сердце его в ожидании ответа заныло то ли от восторга, то ли от ужаса. А Спирос, отдышавшись наконец, выдохнул:
– Там мертвяки. Двое. Мужчина и женщина.
– Как – мертвяки? – со щемящим и каким-то отвратительным самому себе любопытством спросил Ангелос. – Утопленники?
– Нет, – покачал головой друг. И прошептал: – Их убили. Они все голые и в ранах. А кровищи там!..
И тут его вывернуло наизнанку, он даже не успел перегнуться за борт, чтобы не испачкать лодку.
* * *
Отношения Тани с Зетом складывались… Да никак они, откровенно говоря, не складывались!..
Утвердив в первые пару дней свое моральное и интеллектуальное над ней превосходство и ее от него зависимость, мужчина успокоился. А Татьяна благоразумно не ставила его лидерство под сомнение, не нарушала установленных им правил. Поэтому по вечерам, когда они сходились в столовой ужинать, вещал в основном Зет.
Он оказался великолепным рассказчиком. За бутылкой хорошего вина или попивая в качестве диджестива виски или коньяк с сигарой, Зет повествовал о своей жизни: как учился в Штатах, как, вернувшись в Грецию, начинал и ставил на ноги свой бизнес, как боролся с конкурентами и управлял подчиненными. Порой декламировал вслух стихи – Йетса или Уитмена на английском, и даже Гомера на древнегреческом. Татьяна поражалась и даже слегка завидовала его памяти и мощному интеллекту. Пушкина (к примеру) в столь же впечатляющих объемах она припомнить не могла.
Но художественным чтением их вечера и заканчивались. Никаких поползновений для того, чтобы залучить девушку в кровать, Зет не предпринимал, и это – после недвусмысленных предложений, прозвучавших в первый же день, – выглядело даже удивительно.
Порой они вместе смотрели по телевизору новости – Би-би-си и, чтобы Татьяне было понятно, местный канал на английском. Вот и в субботу, девятнадцатого октября, захмелев от еды и вина, Таня одним глазом, откинувшись в кресле, следила за мировыми и европейскими новостями… А потом – всю ее расслабуху как рукой сняло. Едва Зет переключился на местный канал, Садовникова подпрыгнула, словно ужаленная.
На экране красовался белый катер. Тот самый катер, на котором она путешествовала вместе с французами. Он лежал на боку, на скале, на берегу безлюдного острова. Диктор за кадром повествовал: