– Зато мы писали все ее речи, – бухнул Синичкин.
– Паша! – снова одернул его Ходасевич.
– Да что «Паша»!.. Жизнь есть жизнь, пусть Танька знает, как бывает все на самом деле. И еще: благодаря тому, что мы выждали, нам удалось завалить генерала и обоих его мокрушников. А так – что бы мы ему предъявили? Генерал милиции – птица высокого полета. Его голыми руками не возьмешь.
– Все ясно, – вздохнула Таня. – Вот что я вам скажу. Вы оба безнадежно отравлены этими своими правоохранительными органами.
– Почему это? – воскликнул Паша.
– Да потому что для вас, для обоих, долбаная раскрываемость дороже, чем моя драгоценная жизнь и здоровье!
Паша хохотнул.
Воцарилась пауза.
– Нет, Таня, ты не права, – серьезно покачал головой отчим, пристально посмотрев ей в глаза. – Дороже тебя у меня никого на свете нет.
Сказал Ходасевич это просто и совсем не шутейно – так что Таня, уже готовая ответить ему резко, смущенно отвернулась к окну.
Двенадцатое июля, суббота
Павел Синичкин позвонил своему осведомителю Котомскому с утра. Бодро сказал:
– У меня для тебя есть новости. Надо встретиться.
Котомский был явно не в духе. Проскрипел:
– Новости твои я уже знаю.
– Значит, тем более надо встретиться, – холодно сказал Павел. – В «Пирогах»?
– Нет, Синичкин. Опять в этот лягушатник?! Не пойду, – пробурчал Котомский.
– Выбирай сам, – милостиво согласился Паша.
Он прекрасно знал, что для Котомского нет времени гаже, чем утро. С каждым годом тот переносил похмелье все тяжелее…
– Можешь в «Византию» зарулить? Только прям сейчас, а то я уже снимаюсь.
– В казино?! – Синичкин взглянул на часы. – И давно ты в нем завис?
– Со вчера.
– Ну и как карта? – с иронией спросил Павел.
– Карта не лошадь, к утру повезла. Ну, будешь, что ли? Рожай быстрей. А то мне тут каре тузов сдали.
– Подъеду, – согласился Синичкин.
– А, за должок боишься?! – заржал бывший осведомитель. – Давай быстрей, а то я могу и просадить!
Спешить к Котомскому Павел не стал. Не торопясь, рулил по утренним проспектам, успевал поглядывать на красивых девушек – хоть и рано, но кто с собачкой гуляет, кто с пляжной сумочкой рассекает – денек чудесный, самое время на водохранилище съездить, позагорать. На душе у Паши было спокойно и легко. Только, надо признать, по непутевой Таньке Садовниковой он уже успел заскучать – хотя и расстались они всего-то вчера.
Котомский ждал его в холле казино. Увидел, бросился к нему, заворчал:
– Че так долго?!
– Чего психуешь?
– Думаешь, легко в казино с чужими бабками? На вот, держи.
Котомский протянул ему пачечку стодолларовых купюр. Синичкин деньги принял, взвесил в руке, протянул:
– Тонковато для десяти штук.
– А кто тебе говорил, что будет десять? – хмыкнул Котомский.
– Ты и говорил.
Тот назидательно поднял указательный палец.
– Говорил. А про кого говорил?
– Как про кого? Про маньяка, который ваших девчонок убивает. Маньяка я нашел. Менты его повязали. Так что еще пять косых с тебя.
– Ты кого нашел? Не маньяка – а маньячку! Бабу! 1 – Какая разница!
– Когда это баба столько стоила, сколько мужик?!
– Жулик ты, Котомский, – усмехнулся Павел.
– Не придирайся, Синичкин. Не хочешь пять штук брать – давай взад. Или вместе пойдем. Там одна стерва рулетку хорошо крутит…
– По утрам не играю. – Паша сунул пачку долларов в карман. – Ладно, бог с тобой.
– Радуйся, что пять штук тебе обломилось. Знаешь, почему? Пацаны за тебя просили. А лично я б за бабу и штуки не дал.
Тринадцатое июля, воскресенье
Валерий Петрович Ходасевич и Тамара Аркадьевна Гаранян медленно шли по Тверскому бульвару. Ночной дождь смыл надоедливую пыль, пахло свежестью и почему-то морем. Ходасевич бережно поддерживал вдову друга под руку. Оба молчали.
Тамара Аркадьевна, в черном платке поверх быстро поседевших волос, слегка сжала его ладонь. Тихо сказала:
– Не кори себя, Валера, что не попал на похороны… Я понимаю: служба. По Армену знаю: раз не пришел, значит, действительно не мог… Съездишь потом на могилку. Я знаю: Армен тебя простит.
– Тамарочка, может, тебе что-то нужно? – невпопад спросил Ходасевич.
– Нет. – Она смотрела ему в глаза – и словно сквозь них. – Теперь мне не нужно ничего… Только хотела спросить… Ты ведь, кажется, материалист… Но все-таки как ты думаешь, его душа еще с нами, на. земле?
Ходасевич мягко ответил:
– Мне кажется, что да, Тамара…
– Да-да, – перебила его вдова. – Я вчера Ложилась спать и вдруг ясно услышала голос Армена… Так ясно, будто он совсем рядом!
– И что он говорил?
– Просил, чтобы я приготовила хачапури. Его любимые, – печально улыбнулась она.
– И правда! – откликнулся Ходасевич. – Твои хачапури – это нечто совершенно исключительное!
Но вдова его комплимент, кажется, даже не расслышала. Вздохнула и призналась:
– Я сегодня с утра напекла ему хачапури. И поставила тарелку перед его портретом… – Она взглянула на полковника и спросила:
– Ты, наверно, считаешь меня сумасшедшей?
Валерий Петрович вздохнул:
– Нет. Я просто прошу тебя, Тамарочка" держись.
«Пусть. Ей нужна эта иллюзия. Жестоко разрушать ее».
– И еще я хотел тебе сказать… Ты, конечно, понимаешь, что о деталях я распространяться не могу… – Отчим замялся, но Тамара поняла.
Она впилась в него взглядом:
– Ты узнал, за что его убили?
– Да. Узнал.
– И ты найдешь того, кто это сделал? – требовательно спросила она.
– Да.
– Скоро?
Валерий Петрович вздохнул:
– Мы его уже нашли.
– Его посадят? – Лицо Тамары просветлело.
– Его уже нет на земле. Только, в отличие от твоего мужа, он горит в аду.
Четырнадцатое июля, понедельник
«Я, наверно, сошла с ума, – констатировала Таня. – Чему радуюсь, ненормальная?»
А радовалась она обычному понедельнику.
Будильник поднял ее в семь утра. Горячая вода, как и полагается летом, отсутствовала За стеной привычно перебранивались соседи: они всегда выясняли отношения на свежую голову. Ди-джей по радио кисло желал слушателям «удачной рабочей недели». В общем, хмурое утро. Никто и не замечает, что за окном разгорается шикарный летний денек. Никто не ценит, что после ночного дождичка город вкусно пахнет арбузами…