– Коньяку я выпью. – Полковник взял стоящую на журнальном столике бутылку «Мартеля» и ливанул себе в кофе добрых пятьдесят грамм. Предложил любезно девушке: – Садитесь с нами, Майя.
– О-о, нет, – пропела та. – Я с вашего разрешения пройдусь.
– Не замерзнете? – с долей иронии спросил Ходасевич. И вправду: Майя была в халатике поверх ночной рубашки и босичком. Весьма пикантный вид.
– О-о, нет, – игриво рассмеялась Майя. – Ночь сегодня теплая. Не бойтесь, я никого не буду соблазнять.Больше не буду, – добавила она со значением. – Пойду погуляю по участку. Надеюсь, полковник, – она игриво склонила голову набок, – по участку нам ходить дозволяется?
– Дозволяется, – буркнул Ходасевич.
– Прекрасно.
Майя развернулась, пересекла гостиную, легко справилась с замком, распахнула дверь на улицу и вышла в ночь.
Инков вздохнул:
– Ну что ж, может, оно и к лучшему. А то и вправду потом хлопот не оберешься. – Он быстро налил себе коньяку. – Ваше здоровье, полковник. – И выпил одним глотком.
Ходасевич уже обратил внимание, что бизнесмен изрядно навеселе. Что ж, очередная рюмка должна его подхлестнуть. Полковник догадывался, к какому типу людей принадлежит Инков: меланхолический молчун. Однако, крепко выпив, подобные субъекты обычно становятся красноречивы, если не сказать болтливы. Сие обстоятельство, подумал полковник, можно использовать. А то из трезвого лесоторговца клещами слова не вытянешь. Дневной их разговор совершенно не получился – Валерий Петрович остался им весьма недоволен.
– И вечная память Борису Андреичу, – добавил Ходасевич, приветственно поднимая кофе с коньяком.
– Вечная память, – как эхо откликнулся Инков.
– Вы долго работали вместе с покойным? – мягко произнес полковник.
– Да лет двадцать пять.
– Ого!
– Да. Сперва в министерстве, потом, когда катастройка началась, Борька кооператив открыл, меня к себе позвал… Ну, с тех пор все и завертелось. Пятнадцать, считайте, лет в одной фирме ишачим.
«А пьяный Инков и вправду разговорчивей, чем трезвый», – с удовольствием подумал Ходасевич.
– Всякое у нас с ним бывало, – с пьяноватой сентиментальностью сказал Инков, по-старушечьи покачивая головой, – и наезды пережили, и инфляцию, и дефолт… А теперь вот вишь…
– А что, на Конышева и раньше случались покушения? – осторожно спросил полковник.
– Да были, – досадливо махнул рукой Инков.
– А кто на него покушался и почему? У вас есть предположения?
– Предположения? Есть, есть предположения! Да что толку? Андреича-то уже не вернешь.
– Не вернешь, это верно. Но, может, благодаря вашей помощи мы найдем убийцу? – Ходасевич испытующе посмотрел на Инкова.
– Может, и найдете. Но мы ведь вас наняли, чтобы вы расследовали убийство Тамары, разве нет?
– Где одно, там и другое, – неопределенно пожал плечами Валерий Петрович.
– Вы что, думаете, что убийства Бориса и Тамары связаны друг с другом?
– Возможно.
– Их что – один и тот же человек убил?
– А вы сами как думаете, Михаил Вячеславович?
– Я так не думаю, – с нажимом произнес Инков. – Под Конышева подложили пять кило взрывчатки. Тамару, скорее всего, убил кто-то из домашних. Вы думаете, Майя умеет обращаться со взрывчаткой? Или Денис? Или эта дурочка Вика? Про Наташку с Риткой я вообще не говорю. Одна в то время, когда Бориса взорвали, сидела на своих Мальдивах, другая – в Англии, какое там убийство?
– Ну, существуют еще наемники, – пожал плечами Ходасевич. – Бывают и заказные убийства.
– Все, конечно, бывает, уважаемый гражданин полковник. Но если вы спрашиваете мое мнение, я вам отвечу, что два убийства, Конышева и его жены, между собой не связаны. Его, по моему мнению, замочили одни люди – и с одним, определенным мотивом. Ее – кто-то другой, и мотив был другим. Только не спрашивайте меня, кто убил. Ни про него, ни про нее. Особенно – про нее. Сам голову ломаю.
– А кто убил вашего босса, можно узнать ваше мнение? – осторожно спросил полковник.
– Я думаю, – твердо сказал Инков, – Бориса убили из-за бизнеса.
– И кто, как не вы, представляет себе всю подноготную вашего бизнеса… – мягко подольстил собеседнику Ходасевич.
– Да. Да. Я представляю. Но никому никаких показаний никогда давать не буду. – И добавил вполголоса с пьяной доверительностью: – Я еще жить хочу.
– А я вас ни о чем официально и не расспрашиваю. Никаких протоколов вы подписывать не будете, и нигде ваше имя фигурировать не станет. Я вообще неофициальное лицо. Друг семьи, отставник, пенсионер.
– «Эфэсбэшники» пенсионерами не бывают. Вы, как говорится, всегда на посту.
– Допустим, – пожал плечами полковник, – и что же из этого следует?
– Из этого следует, что с вашим братом надо быть предельно осторожным.
– Будьте. Кто вам мешает?
«Зачем, спрашивается, применять на допросах «сыворотку правды» – кое-кому достаточно двести грамм коньячку налить», – усмешливо подумалось Валерию Петровичу.
Несмотря на экивоки Инкова, было видно, что история, связанная со смертью начальника, прямо-таки прет из него наружу, губы ему жжет.
– Все, что я расскажу, должно остаться между нами, – твердо глянул в глаза Ходасевичу Инков. – Обещаете?
– Обещаю. Итак?
Инков вздохнул, плеснул себе еще коньяку и залпом выпил. Полковник отхлебнул кофе с коньяком и почувствовал внутри блаженное расслабление.
– Знаете, полковник, – нахмурился Инков и потер лицо рукой, – я не хочу вдаваться во все детали, тем более что бизнес – вещь специфическая, посторонним часто непонятная… В общем, чтобы вам доступней объяснить… Итак, у нашей с Борисом фирмы все время имелась своя поляна: то есть леспромхозы, лесные объединения, которые через нас поставляли свою древесину на экспорт. Некоторые из них нам, то есть «Древэкспорту», и принадлежали. Какие-то на двадцать пять процентов, другие на пятьдесят или даже семьдесят пять. Все у нас шло хорошо, ладно, по накатанной. Но Конышев – он же неугомонный… То есть был неугомонный… И вот однажды он решил залезть на чужую поляну. Как вам такое образное сравнение, не слишком буреломное?
– Да нет, все ясно, – пожал плечами Ходасевич.
А Инков уже не слушал его, он вошел во вкус и наяривал дальше:
– Поляна эта показалась Конышеву сочной, плодородной и вроде бы никем не занятой. Типа не нужной никому. Ну, Борька и стал производить разные телодвижения – чтобы ее к рукам прибрать. Дело это не быстрое, и вроде бы сначала все шло гладко. Но потом, в один прекрасный день, к Конышеву (как он рассказывал – одному мне и под большим секретом) пришли люди и попросили… Мягко так, вежливо сказали: полянка эта, мол, наша, и пастись на ней вам, то есть «Древэкспорту», совсем не нужно. Конышев то первое предупреждение всерьез не принял. Люди, что к нему приходили, в нашем мире были совершенно не известны. И кто за ними стоит – тоже тогда, по первости, узнать не удалось. И в тот первый раз Конышев сказал мне: «А, ерунда, обычные понты, чтобы цену наполяну набить. Продолжаем работать в прежнем режиме». Я-то, честно говоря, уже тогда бы все остановил. Но Конышев – начальство, а слово начальства – закон. Ну, мы и продолжали захват намеченной поляны… Я понятно излагаю?