– Я только одного понять не могу, – жалобно проговорила Леся. – У Вилена Арсеньевича какой мотив убивать? Пожилой человек…
– Пожилой! – ухмыльнулся Райтонен. – Да этот старпер так за молоденькими бегает, Петька Брагин не угонится!
«Я знаю», – усмехнулась про себя Леся.
– А ведь вы, девчонки, – Райтонен впервые за всю встречу вдруг посмотрел на собеседницу оценивающим, мужским взглядом, – не станете давать такому старому грибу забесплатно. Вас надо хотя бы в ресторан сводить, да не один раз, или в Париж свозить, или хотя бы маленькую ролюшку в сериале пробить… А если проститутками пользоваться – они ведь тоже, особенно качественные, а Борисоглебский любит все качественное – недешево стоят… Короче, наш дорогой Вилен Арсеньевич всегда страшно нуждался и нуждается в деньгах. В хороших деньгах, зарплаты главного редактора ему явно недостаточно. И дедок нашел себе кормушку… Старую как мир. В кино этот метод существует с советских времен, а сейчас взят на вооружение повсеместно, во всех без исключения отраслях отечественного народного хозяйства, и называется ласковым словом «откат»…
– Откат? А при чем тут Борисоглебский? – удивилась девушка.
– О, да ты совсем девственница! – воскликнул собеседник и, когда Леся начала краснеть, уточнил: – Я имею в виду, далека от нашей кухни. Ладно, объясню популярно… Раньше, до «БАРТа», Борисоглебский вообще делал просто. Приходил к нему, допустим, сценарист со своим синопсисом, то есть кратким изложением будущего фильма. А Вилен – если видит, что синопсис в принципе годится – ему открытым текстом говорит: хочешь, чтоб твой сценарий приняли? Тот: конечно, хочу! А Борисоглебский: «Тогда мы подпишем его двумя фамилиями. И денежки пополам. Зато я все сделаю, чтобы сценарий пробить. Сам буду кровно заинтересован…»
Продюсер – вот актерская школа – начал перед Лесей, прямо за столом, разыгрывать сценки: гротескно изображал униженно кланяющегося сценариста, вальяжного Борисоглебского (получалось довольно похоже)…
– И все соглашались? – спросила Леся.
– Многие, – кивнул Райтонен. – А кто артачился, мог отправлять свой сценарий в ближайшую мусорную корзину…
– Это же несправедливо, – прошептала она.
– Несправедливо? – хохотнул продюсер и пошмыгал носом. – А жизнь вообще несправедливая штука. И если ты (вместе со своим боссом) этого еще не уяснила, вы с такими понятиями будете влачить жалкое существование…
– А Борисоглебский, значит, будет процветать? – испытующе спросила Леся.
– Не все так просто, – Эрик Робертович вдруг воздел палец. – Когда в «БАРТе» стал рулить мой покойный друг Брагин, он данную практику синьора Борисоглебского напрочь поломал. Все! Баста! Никакого соавторства!.. Но, как говорится, свинья всегда грязь найдет, а если деньги могут быть украдены, их обязательно украдут. И наш дорогой Вилен Арсеньич начал со сценаристов брать деньги по-тихому, без упоминания собственного имени в титрах. Суммы, конечно, стали поменьше, не пятьдесят на пятьдесят. Зато вал сценариев! И платить за них с течением времени стали больше… Для кинодраматурга без имени двадцать процентов за то, что добрый дядя аванс выбьет, а потом поможет, чтобы сценарий приняли, по-моему, неплохая цена. Вполне справедливая. Вот Вилен Арсеньевич и стал брать с авторов такой небольшой, уютный откатик…
– А сколько, Эрик Робертович, – перебила его Леся, – стоит один сценарий написать?
– В среднем – от трех до пяти тысяч. А может, две или семь. Я имею в виду долларов США.
– За фильм?
– О, да ты, зайка, совсем в кино ни бум-бум… За серию!
– А сколько серий Борисоглебский принимал?
– В год штук сто. А может, сто двадцать…
Лесю шокировали эти цифры. Она слышала, что в кино крутятся большие деньги, но чтоб такие… А ведь речь идет только о гонораре за сценарий… Девушка прикинула в уме: получалось, что написать сто серий стоит полмиллиона долларов. Если Борисоглебский брал двадцать процентов отката, значит, он получал сто тысяч. Помимо официальной зарплаты. Сто штук зеленых в год – неплохая синекура. Ради таких денег можно убить…
– Так вот, моя дорогая девочка, – продолжал лекцию продюсер. – С недавних пор мой друг Иван Брагин доподлинно узнал, чем зарабатывает добрейший Вилен Арсеньевич. Он взъярился и решил уволить Борисоглебского к чертовой матери. И уже искал на должность главного редактора нового человека – молодого, современного… И Вилен Арсеньич уже готов был вылететь со своими откатами на помойку… Вопрос был почти решен. Тем более что и возраст у Борисоглебского давно пенсионный… Я даже, помню, за Вилена перед Брагиным заступился. Сказал, что старый конь борозды не портит и неизвестно еще, какого молодого да раннего мы получим взамен милейшего Борисоглебского.
– Но Брагин вас не поддержал? – спросила Леся.
– Нет, не поддержал! – помотал головой Райтонен. – Настроен он был весьма решительно. И готов был не сегодня-завтра издать приказ об увольнении нашего дорогого Вилена Арсеньича…
– А вы?
– Что я?
– Теперь, когда Брагина не стало, вы Борисоглебского оставите?
– Да черт его знает! Скорее всего, оставлю. Внушу ему, чтоб аккуратней работал с авторами, особо не борзел, и оставлю. Если, конечно, подонок Петька не вмешается.
– А Борисоглебский знал о вашей особой позиции по своему делу?
– Конечно, знал! У нас в кино почему-то все обо всех всё знают.
Тут в сумочке у доморощенной дознавательницы затрещал телефон. Леся с досадой вытащил трубку, глянула на определитель: звонил, увы, не Васечка. Совсем наоборот – Ник. Не ответить начальнику никак нельзя было, и она извинилась перед Райтоненом и нажала «прием».
– Ну ты где? – раздался в трубке нетерпеливый голос Кривошеева. Он звучал радостно-возбужденно.
– Я у Эрика Робертовича, – виновато ответила Леся.
– У Райтонена? Что так долго?
– Мы разговариваем.
– Леська! У тебя задание какое было? Взять-передать! А не базарить там!
– Но Эрик Робертович такой интересный собеседник… – протянула она, адресуясь больше не к частному детективу, а к продюсеру.
– Ладно, все! Завязывай там терки устраивать! Надо будет, я сам с ним поговорю. Ты мне нужна. Расписку взяла?
– Да.
– Молодец. Короче! Вдова дала полный карт-бланш на расследование убийства.
– И денег?
– Уж не беспокойся. И денег тоже. И еще даст. Поэтому давай быстро дуй на квартиру к ее сыну.
– Старшему или младшему?
– Старшему! Петру! Итак, живет Петр на Мясницкой, дом… Давай встретимся у метро «Чистые пруды» через полчаса.
Слово начальника – закон для подчиненного. Пришлось сворачивать в высшей степени интересный для расследования разговор с Райтоненом. Зато, слава богу, обошлось без приглашений отужинать вместе и вопросов, не хочет ли Леся сниматься в кино (а, судя по заблестевшим глазкам Эрика Робертовича, дело к тому шло). Продюсер ограничился тем, что спросил у девушки телефончик – она дала номер своего старого мобильного, того самого, что пылился сейчас в сейфе в офисе Кривошеева.