На кухню приплелся, заметив мое отсутствие в комнате, Дуся. Пришел проверить: вдруг я тут ем? А если ем – может, и ему перепадет? Вот примитивная тварь. Ничто ему неведомо: ни муки творчества, ни мысли о смерти. Ничто его не интересует. Одна жратва.
Дуся покрутился по кухне, тыкнулся в свою плошку. Убедился, что едой и не пахнет, и разочарованно поплелся в туалет.
И тут раздался телефонный звонок.
Обычно я отключаю телефон, когда работаю. Пусть те, кто решил меня побеспокоить, записывают свои послания на автоответчик. Нечего отвлекать творческого человека в рабочее время.
Но сегодня с самого утра у меня не раздалось ни единого звонка. Да еще эта дурацкая сетевая шутка… От нее, несмотря ни на что – кофе, конфеты, работу, – внутри было кисловато. Поэтому, чтобы развеяться и забыть дикий розыгрыш, я снял трубку.
В наушнике что-то слегка щелкнуло. Затем раздалось легкое шипение. А потом механический голос – точь-в-точь как в службе «100» – безразлично произнес:
«Вам осталось… – Пауза. – Восемь дней… один час…»
Между словами автоматический голос делал паузы, как делает обычно механизм, сообщающий точное время.
«Тринадцать минут… И сорок секунд…»
Потом опять щелкнуло, и снова:
«Осталось… Восемь дн…»
Я бросил трубку.
Не скажу, что после идиотского звонка у меня поднялись волосы дыбом. Или там – что я побелел как смерть.
Хотя не знаю. Сам я себя в зеркале не видел.
Но было противно. И как-то неприятно. Дурацкий розыгрыш затягивался. И принимал все более объемлющие формы. Интернет, а теперь вот и телефон.
Попался бы мне этот дурацкий шутничок – немедленно получил бы прямо в ухо.
Смерть!.. Нашли чем шутить.
Я оглядел кухню.
На столе валялся отложенный планшет с эскизом натюрморта и карандаш. Керамическая чашка с остатками кофе, смятый фантик и пустая баночка из-под йогурта дополняли реальный, а не идеальный – возникший в моем воображении – натюрморт.
Кухня показалась мне сейчас какой-то нахохленной, неприкаянной. Тюлевая занавеска была содрана с двух крючков. Ее вообще давно не мешало бы постирать. А окна – помыть.
При этом и кухня, и вся квартира казались полными какой-то нехорошей тишины.
И в этой абсолютной, мертвящей тишине капала вода из крана. Давно пора сменить прокладку. Дзыньк, дзыньк! – звенели капли, падая в непомытое блюдечко из-под вчерашнего чая.
Но – что удивительно! – больше в нашем огромном многоквартирном доме не раздавалось ни единого звука.
Я выглянул в окно.
Залитый весенним солнцем двор был абсолютно пуст. Недвижно стояли припаркованные машины. Из помойки торчал длинный кусок картонной коробки и чуть покачивался на ветру.
И тут я заметил движение. По пешеходной дорожке шел человек. Шел он с трудом, будто преодолевал сопротивление ветра.
Я пригляделся и увидел, что человек попросту пьян. Нагрузился с утра и шкандыбает от магазина.
В руках у пьяного был старый полиэтиленовый пакет. Нес он его с чрезвычайной осторожностью. Видно было, что он готов при необходимости защищать его всем своим телом. У стороннего зрителя вроде меня не оставалось никаких сомнений по поводу содержимого пакета.
На сердце как-то отлегло. Отчего-то этот пьяный, шествующий поперек двора, теперь показался мне чрезвычайно симпатичным.
А тут вдруг из квартиры сверху донесся посвист дрели. Еще ни разу в жизни этот звук не был мне настолько мил.
Все нормально. Я стряхнул с себя морок. Жизнь продолжается. Все живы. И мир – жив.
И я – жив тоже.
Просто – будний день. Одиннадцать часов утра. Народ – на работе. Дети – в школе. Птицы еще не вернулись с югов.
Все нормально.
Однако мысль о том, что надо вернуться к работе, вдруг стала мне невыносима. Показалось удивительно унылым: продолжать сидеть здесь, в квартире, одному и писать натюрморт.
Надо мне, пожалуй, пойти прогуляться, решил я.
Что-то я зачах тут один. Одичал. Да еще и предсказания эти дурацкие. Звонки.
Надо сходить в магазин, подумал я. Там – люди, там – милые кассирши. Может, кого из соседей встречу по пути – поболтаем. Вот и развеюсь.
Решено, собираюсь. А чтобы мне не было так одиноко, я включил радио в своем музыкальном центре «Панасоник».
«…А впереди у нас путешествие по времени, – раздалось бодрое щебетание ведущей из «Радио семь – на семи холмах», – годы шестидесятые, восьмидесятые и девяностые. «Битлз», Анна Усачева и Джо Кокер. Оставайтесь с нами!..» И в динамике раздались известные аккорды. А после запел Маккартни:
In the town Where I was born…
Я бодро подхватил, подпевая сэру Полу:
Lived a man Who sailed to sea…
И отправился надевать джинсы.
«Йеллоу Сабмарин» была единственной битловской песней, которую я знал от начала до конца.
Я допел ее вместе с Полом, одеваясь. Потом выключил радио и вышел в робко-весенний день.
Никого из знакомых я по дороге в магазин не встретил. Зато мило поболтал со скучающей кассиршей. И скидку получил, как ранняя пташка – покупатель, явившийся до двенадцати часов дня.
В магазине я приобрел жестяную двухсотграммовую банку «Нескафе-классик», коту – «Вискаса» и туалетный наполнитель «Катсан». Еще я купил «Студенческих» микояновских сосисок и тортик «Наполеон». А кроме того, побаловал себя шоколадкой «Вдохновение», апельсинчиками и бананчиками.
Когда я подошел к своему подъезду, гнилое настроение, вызванное дурацкими розыгрышами, улетучилось.
В моем обычном – не виртуальном! – почтовом ящике что-то белело.
Я поставил сумку с покупками на пол и отпер его.
Внутри оказалось письмо. Адресовано – мне, и адрес – мой. Координаты отправителя не указаны.
Почерк на конверте показался мне странно знакомым.
Я довольно редко получаю письма, поэтому разорвал конверт прямо в подъезде. Оттуда выпал небольшой голубоватый листочек, исписанный от руки.
Я взялся читать:
«Когда вы прочтете эти строки, меня уже не будет в живых.
Да, да! Я должен умереть. Судьба распорядилась именно так, и я чувствую приближение неминуемой смерти.
Очень жаль, что мне не удалось выполнить все задуманное, воплотить все мечты. Но меня утешает и мне льстит мысль, что удалось оставить после себя хотя бы кое-что. Хоть какие-то следы моего пребывания на Земле. Картины, оставшиеся после меня, продайте. Не знаю, как оценит их история, но все, что я ни писал, делал со всей душой и от чистого сердца.