– Понимаешь. Я имею в виду нашу якобы случайную встречу на улице.
– Я ничего не подстраивала! – Голос прозвучал тоньше, чем обычно, и в конце фразы чуть сорвался. Да и сам ответ последовал поспешно. Слишком поспешно, чтобы быть правдой.
– Зачем ты вмешиваешь в свои и, главное, мои дела посторонних? – ледяным тоном проговорил магнат.
– Каких посторонних? Я не понимаю… – Женщина выглядела растерянной. Ее сексапильность словно испарилась сама собой.
Макеев, не отрывая от нее магнетизирующего взгляда, медленно отчеканил:
– Каких? Кирилла Мефодьевича Иванова. Тысяча девятьсот пятидесятого года рождения. Проживает в Козюлинском переулке, дом одиннадцать, квартира тринадцать. Доктор философских наук. Называет себя колдуном. Зарабатывает на жизнь тем, что выполняет двусмысленные, а порой и преступные заказы своих клиентов. В том числе – твой заказ.
Елена молчала. Она растерянно облизнула губы. На ее шее проступили красные пятна. Они стремительно поднимались все выше, к подбородку.
– Можешь не отвечать, – небрежно бросил олигарх, подходя ближе к дивану и нависая над женщиной. – Все равно он во всем признался.
Руки Елены впились в спинку дивана. Глаза она полузакрыла, не в силах выдержать острый взгляд магната.
– Да, я обращалась к колдуну, – наконец тихо призналась Елена, с усилием открыв глаза и поглядев в сторону – туда, где за окном текли бесчисленные огни ночного Кутузовского проспекта. И повторила с вызовом: – Да, обращалась к нему, потому что хотела снова увидеть тебя. Очень хотела. – И почти выкрикнула: – В чем я провинилась?!
Макеев усмехнулся, не сводя с нее ледяного взора:
– Ты могла бы просто позвонить мне.
Елена тоже усмехнулась – довольно горько. Она снова почти выкрикнула:
– А ты? Ты бы стал со мной встречаться? Если б я – просто позвонила?
– Не думаю. – Он холодно покачал головой.
– Вот видишь!
– Но в результате вышло еще хуже, – резюмировал олигарх. – Я узнал, что нашу встречу ты подстроила. И даже заплатила колдуну, чтобы он ее организовал.
– И что дальше? – с вызовом, почти отчаянно спросила она.
– Значит, я нужен тебе, – передернул плечами олигарх. И добавил: – Что ж, ты добилась своего. Я рад. – Облизнул тонкие губы и выдохнул: – Раздевайся.
На лице его отразилась радость. Он любил главенствовать – всегда и во всем. И ему нравилось унижать людей.
Секунду поколебавшись, женщина, не отворачивая от Макеева своего внезапно побледневшего лица, медленно начала расстегивать пуговицы.
Он жадно смотрел на ее длинные пальцы и загорелое тело, появляющееся в разрезе блузки.
Женя ушел, когда бессонная ночь уже алела рассветом.
Лиза улеглась в постель в то время, когда город начинает просыпаться: гремела контейнерами мусоровозка, вовсю орали воробьи, на автобусной остановке газовала маршрутка… Жаль, что придется в девять утра просыпаться, звонить на работу и отпрашиваться – и уж только потом продолжать дрыхнуть с чистой совестью.
Будильник прозвонил, вырвал ее из сна, и Лиза тут же потянулась к телефону. Набрала номер отдела, поговорила с Бергом, нарочито гнусавя в нос. Потом снова забралась под одеяло – но спугнутый сон не шел. В комнату пробрался Пират, запрыгнул на постель, устроился, принялся урчать, убаюкивая. Но бесполезно: в голове, наезжая одна на другую, теснились мысли. И главная была: а не напрасно ли она доверилась художнику? Может, зря рассказала Женьке про колдуна и свои сверхъестественные способности? Не совершила ли ошибку?
Разумеется, Лиза рассказала Жене не абсолютно все. Из ее повествования напрочь выпал Красавчик – как будто и не было его. Но… Не посчитает ли Женька ее ненормальной? Не решит ли, что она какая-то дура, кликуша экзальтированная? Не бросит ли ее?
Мысль, что она вдруг может лишиться художника, показалась Лизе ужасной. Это было бы катастрофой, в тысячу раз хуже, чем расставание с каким-то Ником или даже, допустим, увольнение с работы (чего она еще две недели назад боялась больше всего на свете).
Но даже если Женя ее и не бросит – что у них будет дальше? Он живет в Бадене, она – в Новокосине. Он – свободный художник, а она – человек подневольный: начальники, жесткий график, отпуск раз в год и всего на три недели… Женя – один, ни родителей, ни близких родственников, и даже его кот уже пристроен в хорошие руки. А у нее – бабушка и Пират, и их она не доверит даже самым заботливым людям…
Но – и это главное – Женя пока еще и не звал ее с собой, в Австрию, в Баден…
И тут зазвонил телефон. Лиза кинулась к трубке, думая, что ей решил перезвонить с работы Берг. Или, может, это Женька хочет сказать, что он без нее жить не может? И спросить, когда она полетит с ним в Вену?
Однако это был ни тот и ни другой. В телефоне раздался холодный, не терпящий возражений женский голос:
– Елизавета Кузьмина? С вами будет говорить Макеев Владимир Николаевич.
Именно так, в повелительном наклонении. Никакого «не могли бы вы ответить». Будет говорить, и все тут. Похоже, у олигархов секретарши гораздо более наглые твари, чем сами олигархи.
Через секунду в трубке щелкнуло, и быстрый голос нефтяного магната произнес:
– Елизавета? Нам с вами надо встретиться.
– Вас не убили? – попыталась сбить с него спесь неожиданным вопросом Лиза.
– Даже не ранили, – мгновенно парировал он. – Сегодня в семнадцать пятнадцать вас устроит?
– Да что случилось?
– Не по телефону. Давайте увидимся в «Балчуге», в лобби. Там и пообедаем.
Магнат разговаривал таким тоном, что Лиза поняла, что спорить с ним бесполезно. Они условились о встрече.
Странно, но почему-то разговор с олигархом совершенно успокоил ее. Лиза залезла под одеяло, обняла кота и тут же уснула.
Лиза проснулась далеко за полдень. Выпила кофе, приняла ванну, нагладила кофточку, потом еще раз выпила кофе…
Художник не звонил.
Она достала из шкафа юбку, в которой собиралась идти в «Балчуг». Нужно посмотреть, не пристала ли к ней кошачья шерсть (Лиза давно подметила: чем дороже вещь – тем легче к ней липнут Пиратовы волосенки).
Юбка оказалась в идеальном состоянии.
Тогда Лиза проверила, есть ли в загашнике новые колготки и не сточились ли набойки на «представительских» туфлях. Все в порядке: колготки есть, обувка – цела и сверкает глянцем. А Женька так и не звонит. Хотя времени уже три часа дня.
Даже бабушка – она все понимала без слов – и то начала хмуриться. Временами выжидательно поглядывала на телефон. Но аппарат молчал.