– А то я не отличу! Модель весна-лето этого года, я такой же костюм, только красный, в «Космополитэне» видела, в «тенденциях сезона».
– Так издалека разглядела, от какого модельера костюм? Аж из-за кулис? – продолжала сомневаться Надежда.
– У меня глаз наметанный, – хмыкнула Лера. И снисходительно пояснила: – Столько уж всяких Кавалли-шмавалли на себе перетаскать пришлось…
– Но Соню убили в артистическом туалете. За кулисами. А там ты, Лера, доктора Блохину видела? – вкрадчиво поинтересовался журналист.
– Не видела, – вздохнула Лерочка. – Но только потому, что у меня возможности такой не было. Ты ж помнишь, Надька, – я в гримерке торчала безвылазно…
– Значит, и доказательств никаких нет, – пожала плечами Надежда.
– Да ладно – нет! Сама подумай. Допустим, прихожу я в ментовку. И сливаю ментам эту историю про наши с Сонькой яйцеклетки… Показываю заключение свое медицинское… И говорю еще, что Блохина, которая яйцеклетки ворует, на том показе была, где Соньку грохнули… Да ей хана, однозначно!
Девушка замолчала, задумалась.
– О чем задумалась? – усмехнулась Надя. – Мозгуешь, как ЕЩЕ больше денег с Блохиной слупить?
– Нет, – покачала головой Лера. – О другом…
Она обвела глазами Надю с Димой и вдруг предложила:
– Короче, так. Хотите, вас обоих в компаньоны возьму?
– В компаньоны? Для чего? – не поняла Надя.
– Вы вроде оба умные и осторожные, так что оба и пригодитесь… Ну, по рукам?
– О чем ты, Лера? – повторила вопрос Надя.
– О господи, непонятно, что ли? Давайте ВМЕСТЕ Блохину прищучим. Мы вместе. Все трое. Командой.
– Прищучим? – переспросил Полуянов. – В смысле – разоблачим?
– Ну, зачем же сразу разоблачать? – цинично усмехнулась девушка. – Мне лично ее самодеятельность по фигу. Пусть и дальше шустрит. Если за моральный ущерб, конечно, заплатит. Миллионов пять. Ясное дело, долларов.
– Лера, ты что такое говоришь? – возмутилась Надя.
– А что я говорю? Нормальная сумма. Никуда эта Блохина не денется. Отбашляет.
– А как мы эти миллионы делить будем? – усмехнулся Полуянов.
Лера, похоже, этот вопрос уже обдумала и ответила быстро:
– Да так – мне четыре, а вам лимон на двоих. Нормально?
– Ну и бред… – выдохнула Надя.
А Полуянов деловито спросил:
– Всего миллион? Да на двоих?! А что так мало?
– Да ладно – мало! – возмутилась Лерочка. – Это ж целых двадцать пять процентов!
– Двадцать, – поправил Дима.
– Ладно – полтора лимона. Но это – последнее слово. Больше ни копейки не дам. На полтора лимона, надеюсь, согласны?
– Ну и шоу… – усмехнулась Надя.
Лера метнула на нее сердитый взгляд:
– Слушай, ты, библиотечка!.. Задолбала! Ты можешь не комментировать?
– Послушай, Лерочка… – начала Надя.
Но Леру уже понесло.
– Надоела ты мне! Выламывается, философствует… Тоже мне, Сократ. Сократша престарелая! Не хочешь участвовать – так и скажи, упрашивать не буду. Ну, последний раз: или мы одна команда, или – проваливай. Решай.
– Вот как ты заговорила, – усмехнулась Надя.
– Да потому что достала ты меня своим покровительством. Хуже нашей биологички, ей-богу.
Полуянов в ссору не вмешивался, молчал – но поглядывал на обеих с нескрываемым интересом. И, кажется, гадал: подерутся девчонки или же обойдутся устной перепалкой.
– Да что тут решать? – пожала плечами Надя. – Меня твое предложение не интересует.
– Вот как? – озадаченно пробормотала Лерочка. – Деньги, что ли, не нужны? Хочешь до пенсии с копейки на рубль перебиваться? Ну, валяй. Фиг с тобой. Мы с Димкой и вдвоем справимся. Правда, Димочка? – Она повернулась к Полуянову, растянула губы в соблазнительнейшей улыбке. – Прикинь: тебе целых полтора миллиона баксов достанется! Одному!
– Звучит заманчиво… – задумчиво протянул журналист.
Надя смотрела на него с нескрываемым ужасом.
– Супер! – обрадовалась Лера. – Значит, согласен?
– Нет, – покачал головой Полуянов. – Конечно же, нет. – И твердо добавил: – Даже обсуждать эту затею не хочу.
Надя просияла. А Лерочка изумленно выдохнула:
– Но почему? Тоже, что ли, нравственный такой? Высокоморальный?! Типа, строитель коммунизма? Десять заповедей?
– Не в этом дело, – покачал головой Полуянов. – Просто у нас с Надей такой принцип, – он заговорщицки подмигнул подруге детства, – мы никогда не беремся за заведомо тухлые дела.
Девушка побледнела:
– Ах, вот, значит, как…
– Лерочка, ты только не обижайся, – успокаивающе, будто ребенку малолетнему, проговорила Надя. – Но то, что ты предлагаешь, и правда очень глупо. И опасно. Мы лучше что-нибудь другое придумаем…
– Да пошли вы, оба! – фыркнула девушка. – Нашлись, блин, старые мудрецы-перцы. Нужны вы мне сто лет! И без вас справлюсь. Чао-какао, дохляки.
Она подхватила сумочку, вскочила и быстрым шагом бросилась к выходу из кафе.
Надя с Димой переглянулись.
– Ох, ну и дура же девчонка… – пробормотал журналист.
– Лера, стой! – не выдержала Надя. – Вернись!
Но Лерочка только ускорила шаг и почти бегом выскочила на улицу.
Три часа спустя
Надя
Надя валялась на тахте и вполголоса напевала – всякие детские глупости, про голубой вагон, да про чунга-чангу. Родион возлежал рядом и озадаченно поглядывал на хозяйку: неприкрыто удивлялся. Не привык, что она в постели посреди бела дня расслабляется. И тем более песнопений не ожидал.
Наде же было дьявольски хорошо. И пусть она понимала: счастье ее мимолетно, но разве оно становилось от этого менее ценным? Хотя бы полчасика понаслаждаться, помечтать, что так будет всегда…
Что Дима, милый Дима будет постоянно о ней заботиться. Привозить домой на такси и всю дорогу держать ее ладонь в своей. Распахивать перед ней дверь и помогать расшнуровывать босоножки. Укладывать на тахту («Отдохни, Наденька!») и заботливо укутывать ноги пледом…
…Едва Лерка (вот сумасшедшая девица!) выскочила из кафе, Надя вдруг поняла: все, она больше не может. Сдулась, лопнула, разлетелась в клочья. Последние события ее вымотали. Полностью, до донышка. Один сегодняшний день чего стоил – сначала утреннее шоу в родной библиотеке, потом – слезы в редакционном кабинете Полуянова, затем сложнейший разговор с Черкашиным и еще более тягостная встреча с Лерочкой… Но она ведь – не робот! И не Рэмбо – у нее обычный, женский, хрупкий организм, который очень устал. До такой степени, что достаточно любой мелочи – и она просто впадет в истерику. Начнет посуду бить. Или как минимум рыдать в полный голос.