И они оба бросились на балкон.
– Да, Аленка, растворитель, – обнюхав почерневший цветок, уверенно заявил Любимов. – Предлагаю убрать эту лужу от греха. Да я помогу, не бойся! Тащи пару тряпок и таз с какой-нибудь обезжиривающей жидкостью. Даже посудное средство подойдет!
Когда изуродованные цветы были вырваны с корнем и уложены в полиэтиленовый пакет, Стасик, помогая Алене вытирать с балконного пола растворитель, вдруг на полуслове перестал трещать без умолку о том, как он однажды, когда еще жил в институтской общаге, тоже пролил олифу на казенную ковровую дорожку и что из этого вышло. Алена подняла на него глаза. Стасик, застыв с тряпкой в руках, во все глаза смотрел на нее. Она осторожно перевела взгляд себе на грудь. Ее халатик без единой пуговицы, перевязанный одним лишь пояском, призывно распахнулся, и сослуживец имел удовольствие видеть ее практически всю в первозданном виде. Алена поднялась во весь рост и, не запахивая халат, поскольку руки были грязными, сказала:
– Да... для тебя вот... разделась... Как договаривались... Бартер, в общем...
Именно в этот интимный момент с верхнего балкона раздалось:
– Очень прошу меня простить... у меня тут пролилось... но я сейчас спущусь с тряпкой и все уберу...
Любимов, с большой неохотой оторвав взгляд от соблазнительно розовеющего тела сотрудницы, перевел его наверх и проревел:
– Ага! Я тебе сейчас так спущусь!!! Так спущусь! Век не забудешь!
Он перевесился через перила и вывернул голову примерно таким же образом, как это обычно делала Алена, когда переругивалась с соседом. Она обрадовалась, что этот мерзавец наконец получит по заслугам. Ради этого счастливого момента можно даже повременить с интимными удовольствиями. Алена запахнула халатик и скрестила руки на груди, забыв, что они дурно пахнут растворителем. Ну, держись, недомерок! Бесстыжий губитель сортовых цветов!
Любимов же, вместо того чтобы погрозить кулаком или хотя бы обозвать соседа сверху как-нибудь особенно забористо, вдруг неприлично разулыбался и закричал чуть ли не на весь Аленин двор:
– Петруха?! Ты, что ли?!! Не может быть! Сколько лет, сколько зим!
– Стасяра! – раздалось сверху не менее радостно. – Вот так номер?! Ты что, здесь живешь?!
– Не-е-е... Я это... я в гости... – Любимов обернулся к Алене, руки которой тут же бессильно упали вдоль тела. – Понимаешь, Аленка... это ж Петруха Астахов! Мы с ним в институте учились! В одной группе! В той самой общаге вместе жили, где я олифу пролил! Ну... я тебе только что рассказывал... Мы с ним сто лет не виделись! Вот такой мужик!!! – И Стасик поднял вверх большой палец правой руки. Потом он опять вывернул шею и крикнул: – Слушай, Петька! А ну давай живо спускайся к нам! Мы тут с Аленкой...
– Только через мой труп он сюда спустится! – процедила Алена.
Любимов бросил на нее виноватый взгляд и опять крикнул вверх:
– То есть это... ты пока не спеши, пожалуй... Я сейчас к тебе сам поднимусь! Давай, Петруха, дверь открывай! Я мигом!
Потом Стасик еще более виновато посмотрел на Алену, сказал:
– Я это... вернусь минут через десять... Ну через двадцать самое большее... Мы, понимаешь, не виделись с самого выпуска... – И бочком протиснулся мимо нее в комнату. Рукой с тряпкой он зацепил полу Алениного халатика, и молодая женщина оказалась перед ним почти совсем обнаженной, но Любимов этого даже не заметил. Он так и ушел с пахучей тряпкой в руках.
Когда за Стасиком смачно захлопнулась входная дверь, Алена промчалась в кухню, схватила со стола букет гладиолусов, который так и не успела поставить в вазу, и, вернувшись на балкон, со всего размаха выбросила его вниз. Туда же полетела и прозрачная коробка с нарядным тортом, а потом и шампанское. Люк уже давно был закрыт, а потому любимовское добро упало туда, куда надо, то есть прямо на асфальт. Конечно, бутылкой с шампанским можно было запросто размозжить голову какому-нибудь ни в чем не повинному случайному прохожему, но Алена, к стыду своему, ни о каких прохожих беспокоиться никак не могла. Закрыв балкон на шпингалет, она слышала, как кто-то по-черному ругался снизу, но старалась не зацикливаться на этом, и правильно делала. Раз человек ругается, значит, жив. А шампанское что! Оно запросто отстирается. Алена сколько раз в Новый год проливала его себе на наряды, а потом отстирывала.
Она прикрыла форточку в комнате, потом на кухне, потом закрыла входную дверь на оба замка, отключила дверной звонок, мобильник, выдернула шнур телефона и... достала курицу из духовки. Она наложила себе полную тарелку жареной картошки, сверху водрузила истекающий пряным соусом кусок курицы, рядом расположила живописную кучку кальмарового салата, посыпала все это великолепие мелко нарезанной зеленью и принялась за еду. Некоторые на нервной почве не могут есть. Алена могла и всегда ела. Много. Только корм был не в коня. Поправиться она так и не могла. Видимо, калории сжигались бушующим внутри нее пламенем обиды или злости.
Ну ничего!!! Этот гад Любимов еще обо всем пожалеет! Черта с два Алена теперь станет прикрывать Стасика перед шефом, когда он проспит на работу! И в новой программе ни за что не поможет разобраться! Этот Стасяра еще повертится на своем крутящемся стуле перед компом, как уж на сковородке! Вот уж она посмеется так посмеется! И не далее чем завтра! А уж на интим с ним Алена (как сейчас говорит молодняк) забьет такой болт, что ничем не вытащишь! Прощай, Стасик Любимов! Как же ты пожалеешь, что так неосмотрительно сбежал от нее к этому недомерку!
Алена очень удивилась мгновенно опустевшей тарелке, немного над этим поразмыслила, потом положила себе еще один кусок курицы с очередной порцией жареной картошки, но уже без салата, быстренько съела все это, бросила грязную посуду в мойку и пошла в комнату. Она вывернула на пол весь ящичек с лекарствами и все-таки нашла среди них яркий тубус с быстрорастворимым шипучим снотворным, которые оставила мать, когда приезжала погостить. Так... Сколько выпить, чтобы сразу отключиться? Может быть, пару таблеток? Точно! Выпьет парочку... С двух не умрет, зато не придется томиться воспоминаниями о погибших цветах и оскорбительном поведении Стасика Любимова.
– Ну, будь ты человеком, прости, прости, – канючил на следующий день Любимов, отираясь возле Алениного компьютера.
Она угрюмо молчала, яростно щелкая мышкой.
– Я тебе и звонил в дверь, и стучал, и все без толку! – продолжил Стасик через пять минут, опять подкатившись к ней на своем стуле. – Я ведь вернулся, как обещал, через двадцать минут, ну от силы... через тридцать... Клянусь, Ален...
– Отвали... – процедила она.
– Ну почему сразу отвали? Между прочим, Астахов вовсе не так к тебе плохо относится, как ты думаешь...
Алена оторвала тяжелый взгляд от экрана, перевела его на Стасика, который под ним как-то мгновенно съежился, невинно порозовев намечающимися залысинами, и сказала:
– Вот и катись к своему Астахову!