– Бабуля! Ты сейчас всю комнату борщом закапаешь! – прервала ее воспоминания Таня.
Бабушка ойкнула и умчалась в кухню, чтобы тут же вернуться с тряпкой в руках. Пока она вытирала пол, то успела еще рассказать, как всякими хитростями пыталась отвлечь внимание вышеупомянутого Алексея от беленькой Шурочки. Возможно, девочки услышали бы еще много для себя интересного и поучительного из богатой событиями бабушкиной жизни, но из кухни раздалось такое шипение и скворчание, что ей пришлось срочно вернуться на оставленные позиции.
– Ян! – Таня присела рядом с подругой на диван и бабулиным жестом погладила ее по волосам. – Не плачь, мы сейчас что-нибудь придумаем. Наверняка все не так плохо, как ты себе вообразила.
Яна резко повернула к Самохиной мокрое лицо и зло выпалила:
– Все гораздо хуже, чем ты можешь вообразить. Он влюбился в Широкову! Как тебе это нравится?
Таня вместо того, чтобы изобразить на лице сочувствие и сострадание, рассмеялась:
– Какая чушь! Широкова! Зачем ему Широкова? Ты с ума сошла?
– Ничего не сошла! Я не могу дома застать ни его, ни змеюку Юльку.
– Это еще ни о чем не говорит!
– Таня, я знаю: они гуляют вместе. Он и в школе от нее не отходит. И от этого мне хочется удавиться...
– Вот еще новости! – рассердилась Таня. – Погоди, сейчас все станет на свои места.
Она подняла трубку телефона и набрала номер.
– Позовите, пожалуйста, Юлю, – вежливо попросила она и, немного подождав, продолжила: – Юля? Это говорит Таня Самохина. Юля, мне срочно нужен Виктор Шереметьев, а я нигде не могу его найти. Тебя сегодня... с ним видели... Неважно кто... Может быть, ты знаешь, где он может находиться в данное время? Д-а-а?.. И давно?.. Что ты говоришь... Поздравляю... Нет-нет, ничего не надо передавать... Конечно, я попрошу Князева, они же друзья...
Таня с ожесточением шлепнула по аппарату трубкой, и Яна поняла, что дела ее совсем плохи. Она даже не стала ничего расспрашивать, но Самохина вынести молчание не смогла.
– Широкова действительно змеюка, – сказала она. – Говорит, что сегодня у нее с Витей свидание в семь часов. Может, врет, а?
– Не врет. – Яна была окончательно уничтожена этим известием, и ее опять потянуло домой к шкафчику с залежалыми лекарствами.
– И все-таки, Янка, я не понимаю, какая кошка пробежала между вами с Шереметьевым. Что случилось-то?
– Я сама во всем виновата, Таня...
– Если виновата, то, может быть, стоит извиниться? И все опять станет хорошо...
– Глупо извиняться за то, что мало ценила. Зачем ему мои извинения, если вместо них можно получить восхищение и любовь Юльки Широковой?
– Мало цени-и-ила? – протянула Таня. – Что-то я вообще ничего не понимаю...
– Что тут непонятного? Хотя... я и сама долго не понимала толком, как к нему отношусь. Мне казалось, что как к другу, а оказалось... – На глаза Яны опять навернулись слезы, но она мужественно продолжила: – А ему ждать надоело, когда я в себе разберусь, и тут Юлька, как всегда, кстати подвернулась...
– Так! Все ясно! – резюмировала Таня. – Я с ним поговорю. Или... если хочешь, могу попросить, чтобы Юра прояснил обстановку.
– Тань, ты попробуй лучше сама как-нибудь... осторожно... Хорошо бы дипломатично выяснить, до какой степени он в Юльку влюбился. Может, пока не очень... И у меня тогда еще есть шансы...
– Ладно, – серьезно кивнула Таня, и Яна с абсолютно искренней признательностью прижалась мокрым лицом к плечу своей самой настоящей подруги.
* * *
На следующий день Таня утешала хмурую Яну в темном углу между трудовыми мастерскими и физкультурным залом:
– Знаешь, Яна, я все-таки сначала решила с Юрой посоветоваться по интересующему тебя вопросу. Он говорит, что Витька, по его мнению, дурака валяет. Широкова ему сама навязалась...
Яна невесело усмехнулась, поглядев в лицо подруге.
– Я понимаю, о чем ты думаешь, – сказала Самохина. – Я, конечно, тоже Князеву навязалась, а вышло вот как серьезно... Но Юра считает, что тут абсолютно другой вариант.
– Этот другой вариант вполне может повторить ваш, если Юлька как следует постарается.
– Знаешь, Яна, если уж ты и впрямь так страдаешь, то возьми и скажи обо всем Вите. Еще неизвестно, кого он выберет, тебя или Широкову.
– Не могу я, Таня... Стыдно мне...
– Любовь не может быть стыдной! – горячо заверила ее Самохина.
– Да я про другое, – вздохнула Яна. – Скажи, пожалуйста, а Князев про меня тебе ничего странного не говорил?
– Странного? Нет, не говорил. Почему он должен говорить про тебя странное?
– Ну... мало ли... Может быть, он удивлялся, отчего я вдруг Шереметьевым всерьез заинтересовалась?
– Если и удивился, то мне ничего об этом не сказал.
Яна мысленно поблагодарила Юру Князева за то, что он ничего лишнего не рассказал Татьяне Самохиной.
* * *
Прямо со следующего урока литературы Николая Брыкуна забрал с собой лейтенант милиции. На выходе из класса Колька оглянулся на Яну и с удивлением пожал плечами. Кузнецова еле дождалась перемены и, забыв про Юльку Широкову, вцепилась в рукав джемпера Шереметьева.
– Витя! – выпалила она. – Что там с Колькой Брыкуном? Не из-за ваших ли фамильных бриллиантов его в милицию забрали?
– А ты откуда знаешь? – не по-доброму усмехнулся Шереметьев.
– Да уж знаю, – вздохнула она.
– Сильно переживаешь?
– Ну... в общем-то... переживаю. Он из-за меня... Серьги, наверно, можно починить...
– Ты и это знаешь? – Витя привалился к стене и исподлобья изучающе рассматривал Яну.
– Да. Он у меня дома их сломал. Я, кстати, вчера два отскочивших камешка нашла. Могу хоть сейчас сбегать за ними. Хочешь? – Яна рванулась к выходу, но ее остановил насмешливый голос Шереметьева:
– Я смотрю, ты за него в огонь и в воду готова!
– Дело не в этом, Витя, – повернула к нему бледное лицо Яна. – Ты не про то думаешь! Он это сделал по дурости, а его милиционер увел, как какого-нибудь уголовника. Ты же можешь заступиться! А я денег на ремонт серег могу дать.
– Миллионерша, значит?
– Не надо смеяться. Правда, у меня всего-то пятьсот рублей...
– И ты готова за Кольку Брыкуна отдать все свои сбережения? – Яркие карие глаза Шереметьева презрительно сузились. – Какая любовь! Какая самоотверженность! Прямо как в романе!
– Витя, ты не то говоришь!
– То я говорю, то! Твой Брыкун – малолетний вор. Самый настоящий уголовник!