– Сейчас принесу.
Витя вышел из комнаты. Девочки услышали шлепок, который он, видимо, отвесил Насте, потом ее громкий плач.
– Сейчас или никогда! – сказала вдруг Таня.
– Что ты имеешь в виду? – почему-то испугалась Яна.
– Сейчас я уйду, а у тебя будет возможность все ему еще раз объяснить.
– Ты же сама говорила, что он ничего не хочет слушать.
– Я думаю, что на своей территории ему труднее будет не слушать.
– Почему?
– Потому что на улице или в школе ему есть, куда от тебя уйти, а тут – некуда.
– Нет, Таня, я не смогу...
– Сможешь! – ответила Самохина как раз в тот момент, когда в комнату зашел Шереметьев с тысячерублевой купюрой в руке.
– Вот, возьми, – он протянул деньги Тане. – Большое спасибо.
– Я как раз говорила Яне, что она должна все тебе объяснить, – решительно проговорила Самохина. – Я ухожу, а ты, Витя, уж пожалуйста, выслушай ее! – И довольная собой Таня торжественно выплыла из комнаты.
Несмотря на то что подруга все так ловко обставила, говорить Яна совершенно не могла. Ноги ее стали ватными, язык шершавым и таким неповоротливым, что она с трудом проговорила: «Я тоже пойду» – и направилась к дверям.
– Таня, кажется, сказала, что ты хочешь мне что-то объяснить, – незнакомым голосом остановил ее Витя.
– Я? – Кузнецова почему-то удивилась так, как будто не слышала, что на этот счет говорила Самохина. – Объяснять я ничего не хочу... Я могу только сказать...
– Что? – Голос Шереметьева так дрогнул, что Яна решилась.
– Только то же самое, что уже говорила: я тебя люблю... – сказала она и закрыла лицо руками.
– А как же Колька?
– Я тебя люблю, – опять повторила Яна.
– Но ведь ты же...
– Я тебя люблю... я тебя люблю... я тебя люблю...– твердила и твердила Яна, не желая ничего больше объяснять. Потом она отняла от лица руки, посмотрела ему в глаза и спросила: – А ты? Неужели разлюбил?
– Не смог... – покачал головой он.
– Вам-то хорошо! – прервала их на самом интересном месте появившаяся в дверях Настя. – А мне что делать?
– Брысь отсюда! – прикрикнул на нее Витя.
– Никуда я не пойду, потому что, во-первых, это моя комната... – заявила Настя и уселась в кресло.
– А что во-вторых? – спросила Яна.
– Во-вторых, надо решить, что сказать родителям. А в-третьих, ты, Витька, теперь вполне можешь меня понять и перестать обзываться отродьем!
– Что ты имеешь в виду? – с некоторой угрозой в голосе спросил сестру Витя.
– То самое! Я слышала, как вы тут про любовь говорили, поэтому вполне можете за меня перед Колей заступиться. Я его тоже, между прочим, люблю, не хуже вашего!
– Мы подумаем, – усмехнулся Витя и за руку вытащил Яну из Настиной комнаты.
Яна остановилась около портретов и залюбовалась изображенной на одном из них молодой женщиной, а Шереметьев сказал:
– Про кольцо мне все ясно, а вот как у Кольки серьги оказались, я что-то не очень понимаю. Неужели все-таки Настька дала? Может быть, ты знаешь?
– Понимаешь, Витя... Колька был в состоянии... аффекта... ну он так говорит...
– Чего-чего? – усмехнулся Шереметьев. – Эдак каждый вор может про себя сказать.
– Да не вор он... Дурак просто. Влюбленный дурак...
– В тебя?
– Ну и что, если так? Он хотел мне серьги подарить... чтобы я поверила, что он ко мне очень серьезно относится.
– Купить, значит, тебя чужим золотом хотел?
– Да, я согласна, что его поступок выглядит отвратительно, но... Ты вспомни, на какие я гадости пускалась... из-за Князева... Ты же меня простил!
– Ты – другое дело...
– Не другое, такое же. Я Кольку с пяти лет знаю. Он все это сделал по глупости. Наверное, в самом деле в состоянии аффекта...
– Как он сейф открыл? Неужели Настька код выдала? Тоже в состоянии аффекта была?
– Наверняка. Что, кстати, неудивительно. Наш Колька – парень видный! Ему запросто можно все выдать!
– Неужели? – насторожился Шереметьев. – Ты, значит, тоже ему... можешь все...
– Да ты что? Опять?! – перебила его Яна. – Не понимаю, почему твое магическое кольцо молчит и не помогает тебе отличить правду от лжи? Я сегодня уже сто раз сказала, как к тебе отношусь...
– А я, может быть, хочу еще раз услышать...
– Услышишь... Только когда мы от Анастасии подальше скроемся, а то она обязательно заявится в самый неподходящий момент. Кстати, с этим вашим кодом какая-то неувязка. Почему-то сейф легко открылся, когда Колька серьги брал, а когда хотел положить назад, у него ничего не получилось. Вы код сменили?
– Нет, не меняли.
– Это по-прежнему ваша фамилия?
Витя, странно улыбнувшись, согласно кивнул.
– Представь, Колька по-всякому набирал: и маленькими буквами, и заглавными, и даже задом наперед – ничего не получалось. Еще смеялся, что в обратном варианте мягкий знак выходит лишним. У вас, наверно, есть какой-то секрет?
– Он как раз в мягком знаке. Именно он и является лишним!
– Как это?
– Дело в том, что замок запрограммирован на две фамилии. В один день он срабатывает на одну, а в другой день – на вторую.
– А-а-а, вот в чем дело! А какая вторая фамилия? – Яна спросила и тут же спохватилась, что просит выдать семейную тайну. – Если нельзя, то не говори.
– Почему же нельзя? У меня от тебя нет секретов. Вторая фамилия – Шереметьев.
– Значит, Колька знал вторую. Ясно. А первая какая?
– А первая – Шереметев.
– Смеешься надо мной, да? – обиделась Яна.
– Не смеюсь. Шифром являются две фамилии. Одна – наша, а вторая – настоящего графа Шереметева, который Николай Петрович, 1751 года рождения.
– Ничего не понимаю, – помотала головой Яна. – У вас же одна фамилия...
– Не совсем. Я же сказал, что дело в мягком знаке. В фамилии Николая Петровича мягкий знак не писался.
– Почему?
– Откуда же я знаю? Не писался, и все тут.
– Почему же в вашей фамилии он есть? В документах неправильно написали? Напутали?
– Нет. Так всегда было. Это все папины шутки!
– То есть?
– То есть это он придумал игру в графов Шереметьевых. Никакие мы не графы. Один из папиных прадедов, кажется, купцом был, а с маминой стороны вообще все предки – крестьяне Саратовской губернии. Как говорится, от сохи.