Что с ней произошло? Откуда это? Как будто кто-то подшутил над ней ночью и разукрасил гримом — вроде ребят в лагере, что мажут друг друга зеленкой или пастой. Но здесь, дома, — кто? Мама? Бред. Ерошка? Ха-ха. Ну ладно еще лицо. Но что с волосами? Она вцепилась в кудри, попыталась вытянуть их — нет, пряди снова завились, накрутившись на пальцы. Тогда, решительно нагнувшись над ванной, Настя пустила на голову сильную горячую струю и принялась яростно намыливаться — посильнее, чтобы распрямить, вернуть прическу в прежнее состояние. И лицо — его надо как следует потереть мочалкой, так, чтобы и следа не осталось от краски!
Наспех вытершись, она снова нетерпеливо повернулась к зеркалу.
Руки опустились — никакого эффекта! Лицо после тщательного умывания стало даже как будто еще ярче! Глаза теперь сияли, как два аквамарина, а когда Настя улыбнулась, зубы ослепительно и несколько хищно сверкнули.
Кошмар…
Она схватила массажную щетку, принялась расчесывать мокрые волосы, с силой оттягивая их книзу, — и снова неудача, волосы стали неподатливыми, как проволока.
С силой потерла глаза краем полотенца — нет, черное не оттирается, так же как и красное со щек и с губ.
Отшвырнув полотенце, Настя выскочила из ванной, пулей метнулась в спальню, где начала потрошить ящики в поисках заколки. Наконец она прямо на ковер выгребла каких-то разномастных «крокодильчиков» и прочую ерунду, начала прилаживать на голове — как в рекламе шампуня, где одна девица целый день выбирала заколки, которые постоянно расстегивались на ее густых волосах. Но у нее, Насти, они даже не желали застегиваться! Это ей нужно было бы сниматься в рекламе, тогда шампунь расхватали бы за считаные минуты! В сердцах забросив заколки в глубину тумбочки, Настя кое-как стянула непослушные кудри в хвост резинкой, наспех оделась, глотнула чаю — теперь она уже опаздывала. Хорошо, что мама еще спит!
Утро в детской больнице началось, как всегда, с измерения температуры. Заспанная медсестра, шаркая шлепанцами, разносила градусники. По правилам, положено было зажигать в палатах свет, но дежурная сестра Лариса Ивановна понимала, что больным детишкам лучше дать подольше поспать, и включала только ночник. Малыши ворочались и хныкали, ребята постарше переворачивались на другой бок и тут же засыпали снова.
Павлик спал так крепко, что никак не отреагировал ни на медсестру, ни на появление у себя под мышкой термометра.
«Этот скоро на поправку», — подумала медсестра, натянув на ребенка сброшенное во сне одеяло.
Лариса Ивановна была опытной медсестрой и хорошо знала свое дело. Поэтому неудивительно, что она оказалась права. Из всего отделения только у Павлика температура оказалась совершенно нормальной. Сестра удовлетворенно поставила на график новую точку между цифрами 36 и 37 (все предыдущие располагались выше 38) и порадовалась успехам лечащего врача, которого всегда считала лучшим в отделении.
Закончив с градусниками, она вышла в холл, чтобы порадовать ночевавших там родителей ребенка.
— Не волнуйтесь, с вашим малышом будет все в порядке. Так что если надо, можете пойти на работу!
Ободренные хорошими новостями родители на цыпочках пробрались в палату. Павлик спал так тихо, что комната казалась пустой.
— Как спокойно дышит! — прошептала счастливая Ольга, стоя в дверях. — А вчера так ужасно хрипел, помнишь?
— И не кашляет, — Леонид Кириллович сжал руку жены, и они вдвоем подошли к кроватке.
Словно почувствовав, что родители рядом, Павлик повернулся, открыл глаза и сладко зевнул.
— Мама и папа! — пролепетал он, счастливо улыбаясь и протягивая ко взрослым ручки.
Но родители молчали. Оторопев, они смотрели на сына. А потом Ольга, тихо ахнув, обмякла в руках мужа.
Возможно, температура у малыша была нормальной, но с ним явно было не все в порядке. За одну ночь он изменился до неузнаваемости: волосы его отросли и как будто встали дыбом — курчавые, золотистые, они светлым нимбом окружали лицо, на котором в черном кольце ресниц ярко сияли голубые глаза. Щеки полыхали красным, алые губки казались намазанными вареньем.
Подведя Ольгу к стулу, Леонид Кириллович тяжело опустился рядом.
— Павлик, сынок, как ты себя чувствуешь? — с трудом выдавил он.
— Во! — мальчишка выставил перед собой большой палец и широко улыбнулся.
— Ну вот мы и проснулись! — в палату зашла медсестра, старательно пряча за спиной шприц. — Сейчас нас опять комарик укусит. А мамочка и папочка пока нам сказку расскажут…
— Скажите… А что с ним такое? — Ольга, с трудом придя в себя, дрожащей рукой гладила белокурые кудри.
— Как это — что? Вы разве сами не видите? На поправку пошел ваш сынуля, скоро домой поедет.
— Но вот это… волосы, глаза, лицо… — Леонид Кириллович неопределенно взмахнул рукой. Другой он держался за сердце.
— А что вам не нравится? — удивилась Лариса Ивановна. — По-моему, ребенок выглядит просто замечательно. Щечки румяные, глазки ясные… Правда, мой золотой? Да вы вспомните, каким его вчера привезли. В чем только душа держалась!
— Так это у него… от лечения? — с надеждой посмотрела на сестру Ольга. Павлик перебрался на руки матери и теперь дергал ее за волосы. А она крепко прижимала сына к себе, как будто боялась, что тот вырвется и улетит.
— А как же! — Лариса Ивановна незаметно подкралась к малышу и так быстро сделала укол, что Павлик не успел даже заплакать. — Вот и все! А теперь мы умоемся и зубки почистим, да, мой золотой? А потом волосики причешем… Они у нас такие красивые, как у ангелочка! Мамаша, давайте мне ребенка и идите на работу. И вы, папаша, тоже.
— Но я бы хотела поговорить с доктором… — слабо попыталась возразить Ольга.
— После часу, беседа с врачом у нас после часу! Телефончик ординаторской возьмите! Если не сможете приехать, позвоните… И номера своих мобильных обязательно оставьте, мало ли что! И не переживайте вы так, у нас доктор просто чудеса творит. Да вы и сами видите!
— Ух, черт! — споткнувшись в темном коридоре, Никита больно стукнулся об угол и теперь стонал, потирая коленку. — Почему так темно? Неужели и здесь лампочка перегорела?
— Нечего выражаться! — одернула его мама. — Да, перегорела! Сколько раз я тебя просила поставить новую в ванной! А теперь вот и в коридоре все погасло! Скоро будем жить, как первобытные люди, в кромешной темноте.
— Мам, не ворчи! — пропыхтел Никита — Сделаю, раз сказал.
— Когда сделаешь? Вы с отцом меня уже два месяца обещаниями кормите!
— Мам, я опаздываю! Лучше свечку принеси.
— Ты же знаешь, свечки кончились! Я тебя уже неделю прошу купить!
— Ах да, я забыл… Тогда давай фонарик! А то я опять свои ботинки с отцовскими перепутаю!
— Какие ботинки? А завтракать? А умываться?