Юля почувствовала, что краснеет. Никогда еще ничьи слова не были ей так приятны!
— А как же ты теперь… без работы?
— Как-нибудь. У меня и других дел полно. Отцу вот помогу на даче… А ты? Ты теперь уедешь?
Уедет? Юля нахмурилась и опустила голову.
Еще вчера возможность уехать отсюда была ее целью. Ради нее она так выложилась, что сегодня и на ногах уже не стоит. И вот теперь цель достигнута, но…
Но почему-то ей было совсем невесело. Уезжать совсем не хотелось! Она наконец призналась себе в этом и замерла, пораженная неожиданным открытием.
Почему? Почему же она вдруг раздумала ехать в Москву? Что удерживает ее тут?
Она вспомнила, что ждет ее в городе — друзья, уютная квартира Эммы, Стасик, Дима, другие ребята, походы в кино, игра в бильярд, стрельба в квазаре… Все это вдруг совершенно перестало ее интересовать.
Так и не дождавшись ответа, Роман быстро вышел из дома.
— Вот ты где! — голос мамы прозвучал неожиданно громко.
Юля удивленно подняла голову — тон был таким, как будто она в чем-то очень провинилась. Неужели мама догадалась про стену? Нет, не может быть!
— Собирайся! Сегодня же поедешь с нами домой! — коротко бросила мама.
— Но почему?
— Ты хотела вернуться в Москву? Вот и возвращайся!
Если бы к ней обратились по-хорошему, Юля и не стала бы спорить. Все ее недавно возникшие сомнения были совершенно неопределенными, с ними легко было справиться. Она и сама склонялась к тому, чтобы вернуться домой, в город.
Однако мамин тон разозлил. Ее не просят, ей приказывают! Как какой-то малолетке! В девочке взыграл дух противоречия.
— Мне и здесь хорошо! Я хотела порисовать… Тут такие виды замечательные!
— Вижу я эти виды. Не заговаривай мне зубы! Я знаю, почему тебе здесь хорошо. И хочу это прекратить!
— О чем ты? — девочка все еще ничего не понимала.
— Об этом голодранце! Твоем ухажере. Надо же! Из всех ребят выбрала именно этого задохлика.
— Так, — Юля помотала головой, словно прогоняя навязчивое видение. — Так! Спокойно, Юленька, спокойно…
Нет, взрослых не переделать. Их подозрительность не знает пределов! И спорить с ними бесполезно. Вот и сейчас мамочка, похоже, вбила в голову, что принцесса влюбилась в свинопаса. Надо же до такого додуматься, а?
Юля понимала, что лучше всего — просто встать и уйти, оставив маму наедине с ее нелепостями. Но как назло, нога разболелась так, что невозможно было двинуться с места. Оставалось одно — расправив иголки, изо всех сил защищаться. Чтобы не думали, что ей можно диктовать!
— А чем он тебе не нравится? — голос Юли стал колючим и воинственным.
— А чем он мне должен нравиться? Дурочка. Подумай сама — что он тебе может дать? Всей его зарплаты на один визит в ночной клуб не хватит.
— А если я не хочу в ночной клуб? — продолжала Юля. Эти взрослые такие наивные! Думают, что ночной клуб — предел подростковых мечтаний. Может, потому, что сами в детстве были лишены нормальных развлечений?
— Это ты сейчас не хочешь. Страсть, эмоции… А потом все пройдет, и ты захочешь, как миленькая, поверь мне. Куда тебе еще деваться! И кто тебя туда пригласит? Не этот же оборванец… А Стасик и Димочка пригласят!
— Но у Стасика и Димочки тоже ничего нет! Не свои же тратят, родительские!
— Какая разница. Сейчас родительские, через пару лет свои. Что, их родители в люди не выведут, что ли? Да они у себя в офисах под каждого уже место держат, институт не надо кончать.
— Мама, ну что ты говоришь! — Юля испуганно смотрела на мать. Никогда еще с ней так не разговаривали! Но спорить расхотелось. Нога болела все сильнее, и девочка сдалась:
— Хорошо, я поеду. И еще. Хочешь — верь, хочешь — нет, но он мне ни капельки, ну ни чуточки не нравится!
— Правда? — в голосе мамы звучало недоверие.
— Честное слово! — кивнула Юля.
— Кстати, там в сарае остатки белой краски. Могла бы и сама закрасить это творение на стене, пока отец не вызвал рабочих! — смягчилась мама.
— Мам! Не надо закрашивать! Оставьте как есть…
— Вот уж нет! Ты хочешь, чтобы наша дача стала местом паломничества всякого сброда?
— Да, хочу! Жалко ведь. Все-таки произведение искусства! Артобъект… Вон Гюнтер как зафанател…
— Ох, Юлия! Когда же ты наконец вырастешь!
— Ну, ну, Ромочка, не переживай! — Бабушка хлопотала рядом со своим верным помощником, помогая ему собирать в рюкзак небогатые пожитки. — Петр, зять мой, человек суровый, но отходчивый. И справедливый! Когда он узнает, что это не ты стену-то изрисовал, он тебя простит. Да что там простит, сам у тебя прощения попросит!
— А вы… знаете? — парень удивленно посмотрел на старушку.
— А как же. Вы что же думаете, если старая, значит, глухая и слепая? Нет, милый мой, я все вокруг вижу и слышу! И все про вас знаю. Так что ты особо не расстраивайся. Скоро опять встретимся. А об огороде не волнуйся. Работы тут немного, мы с тобой хорошо потрудились, я послезавтра приеду, сама все доделаю. Да и внучка мне поможет.
— А она… Вы думаете, Юля вернется? — в голосе парня звучала надежда.
— Куда ж она денется, — бабушка хитро улыбнулась. — Ну, ты иди, иди. Сейчас тут суматоха начнется, ни к чему тебе под ногами-то путаться.
Закинув рюкзак на плечо, Рома вышел на крыльцо. Дождь все еще шел, но парню показалось, что стало значительно светлее. Не накидывая капюшона, что-то весело насвистывая, он бодро шагнул под серебряные струи.
Юля собралась быстро. Таблетка анальгина наконец-то подействовала, и нога прошла. Да и собирать было почти нечего — только покидать в сумку кисти и альбомы с набросками. Так что уже через час после обеда девочка с вещами сидела в холле.
Отец вывел машину из гаража и подкатил к самому крыльцу. Гюнтер подхватил Юлькин рюкзак и с коротким криком выскочил под дождь. Отец раскрыл зонт и подвел к машине бабушку, потом маму. Настала очередь Юли.
Девочка окинула прощальным взглядом дом, в котором провела все эти дни… Какая-то игла кольнула в сердце, набежала грусть. Она отогнала от себя уныние и бодро шагнула на улицу, под папин зонт.
Через минуту она уже сидела в машине. Устроившись на заднем сиденье рядом с Гюнтером и мамой, Юлька откинулась на спинку и закрыла глаза. На душе было неспокойно. Что-то мучило, не давая расслабиться. Ощущение чего-то недоделанного… Словно она забыла о чем-то очень важном, таком, что нельзя было забывать. Но как она ни силилась, вспомнить так и не смогла.
Гюнтер обратился к матери, та перевела: