В вечерних сумерках они решили пройтись по территории госпиталя. Николай рассказывал о предназначении каждой палатки, знакомил своего спутника с персоналом.
Штат медработников госпиталя в самом деле был интересен. Кроме того, что он был интернациональным, многие из младшего медперсонала представляли различные религиозные миссии.
— Почти у каждого работающего здесь за плечами трудная судьба, — сказал Николай, когда они, стоя на окраине городка, наблюдали за закатом. — Иногда кажется: столько трудностей люди вынесли, столько пережили — зачем им видеть еще и это горе? А потом наблюдаю и начинаю понимать: люди, пережившие сильную боль, лучше других чувствуют и понимают боль чужую. Не ожесточаются, нет. Они учатся сопереживать и помогают другим выдержать удары судьбы.
— А как вы с женой попали сюда? — поинтересовался после паузы Роберт.
— О, это долгая история. Наверное, мы — большие романтики. Давно хотели куда-нибудь поехать. К сожалению, в наших условиях трудно выехать из страны, даже в командировку. Так что пришлось воспользоваться родственными связями.
— Да-да. Я знаю. Железный занавес.
— Не только. Много хороших специалистов, но еще больше желающих выехать за границу, посмотреть мир, заработать. Впрочем, вам, наверное, это сложно понять. Извините, а что случилось с вашей женой?
— Врачебная ошибка, — после некоторого молчания ответил Роберт. — Вы не поверите, но жизнь для меня просто остановилась. Я до сих пор не могу в это поверить. А сегодня этот случай с Джессикой…
На глазах Роберта показались слезы, и он совершенно неожиданно для себя начал рассказывать о том, что его так давно мучило. Впервые он почувствовал такое непреодолимое желание выговориться. Прерываясь из-за беззвучных рыданий, он говорил и говорил, и казалось, не будет конца его исповеди, будто в душе вскрыли большой, мучивший его нарыв. Удивительно, но Николай стал первым человеком, которому Роберт смог довериться.
Когда мужчины подходили к палатке, они услышали негромкую мелодию. Отбросив в сторону полотняную занавеску, закрывающую вход, Николай с Робертом застыли на месте. Перед их взором открылась трогательная картина: Катерина держала Джеосику за руку, второй рукой нежно гладила ее по голове и пела колыбельную. Слова песни были непонятны Роберту, но, несмотря на это, она достигала неведомых глубин души:
Кукла заболела, на бочок легла.
Дали ей конфетку, кукла не взяла.
А-а-а, а-а-а, кукла не взяла.
Сами виноваты, доктор говорит,
У нее животик от конфет болит.
А-а-а, а-а-а, от конфет болит.
Надо вашу куклу уложить в постель,
Надо вашей кукле да сварить кисель.
А-а-а, а-а-а, да сварить кисель.
У всех троих на глазах показались слезы. Катя вспоминала свою дочь, Николай, также скучая по дочери, не мог видеть материнскую тоску, а Роберт… Роберт еще раз почувствовал, что даже при всей его безмерной заботе он никогда не сможет заменить Джессике мать.
Глянув на часы и вздохнув, он наконец решился. Дочь была в настоящее время в Индии, на каком-то очередном семинаре по педиатрии.
— Пап, ну ты даешь, я еще сплю, — ответила та сонным голосом.
— Сейчас я скажу тебе новость, от которой ты сразу проснешься, — интригующе произнес он.
— У Джона кто-то родился? — сразу оживилась Джессика. В семье брата ждали появления третьего ребенка.
— Нет, еще рано.
— Тогда давай, не тяни, — разочарованно произнесла дочь. — Я еще досплю.
— Хорошо.
Роберт выдержал паузу и спросил:
— Ты помнишь Гуровых?
— Да, — насторожилась Джессика.
— Я сейчас держу в руках знакомую тебе фотографию. Так вот. Мне кажется, я нашел их дочь.
— Этого не может быть! — от неожиданности Джессика даже присела на кровати. — Папа, мы ведь ее так долго искали! Ты уверен?
— Трудно поверить, но, видимо, нас свела сама судьба. Как ты знаешь, я на днях вернулся из Европы. Так вот, в Киеве я встретил Анну.
— Анну? Но ведь там было написано Аня? И почему Киев? Гуровы ведь жили в другом городе? — Джессика как наяву вспомнила надпись на обратной стороне фотографии.
— Аня и Анна — это одно и то же. Самое удивительное то, что эта девушка работает в одной из фирм, занимающихся реализацией нашего оборудования. Но это еще не все, — предупредил он встречный вопрос дочери. — Она очень похожа на Катерину. И на тебя. Гуровы, наблюдая за тобой, постоянно мне об этом говорили. Я имею в виду твой темперамент, характер и поступки.
— Так не бывает, пап, — недоверчиво покачала головой Джессика.
— Бывает. Прилетишь — расскажу.
— Ты уверен, что это именно она? Ты ей об этом сказал?
— Нет. Я пока ничего не говорил. И тебе не спешил рассказывать. Хотел еще раз убедиться. Вот рассматриваю фотографии, которые мне сегодня прислали. Я не ошибся. Она очень похожа на мать. Сама понимаешь, многое из памяти стерлось, но сейчас еще раз убеждаюсь, что я был прав. Едва я ее увидел, сразу подумал о том, что она мне кого-то напоминает.
— Ой, па, мне теперь и вправду не до сна. Я только через неделю вернусь. Как долго она теперь будет тянуться… А когда мы ей скажем?
— Не спеши. Надо еще раз все проверить и обдумать. Это умная, смелая и гордая девушка. Она почувствовала мой интерес к ней, но не могла понять, с чем он связан.
— Ах ты, старый проказник! Смотри мне, — Джессика рассмеялась, раскачиваясь на матрасе.
— Все, дорогая. Через десять минут у меня утреннее совещание. Целую и очень жду.
— Целую, папочка. Даю слово, что нигде не задержусь. Я просто сгораю от любопытства.
Джессика положила трубку и легла на подушку. Сон пропал.
…Она очень любила Гуровых. В ее воспоминаниях о детстве, пожалуй, именно этот период времени запечатлелся как самый яркий, окрашенный в интересные цвета, как самый теплый — столько любви чувствовала она тогда, и как самый важный, наложивший отпечаток на всю ее дальнейшую жизнь и на все, к чему она стремилась.
Еще в госпитале, когда она наблюдала за Катериной и Николаем Гуровыми, по-детски стремилась помочь им хоть чем-нибудь, копируя их жесты, движения, еще тогда она впервые решила, что обязательно станет врачом. Хорошим врачом.
То, что позже она определилась именно в педиатрии, не было простым стечением обстоятельств. Там, в госпитале, помогая персоналу ухаживать за больными детьми, она чувствовала себя намного взрослее маленьких пациентов, и ее сердечко не по-детски сжималось от жалости, сострадания и желания им помочь. Надежда, вера и благодарность в детских глазах запечатлелись в ее памяти надолго.
Повзрослев, она поняла, что к чувству любви к Гуровым, которую хранила память, добавилось огромное уважение. Немногие могли жертвовать своей жизнью во имя однажды данной клятвы.