— Идея не нова и вполне жизнеспособна. Надо пересчитать, проверить. Возможно, не все согласятся, — раздумывал Виктор вслух. — Но поставь себя на их место: что ты выберешь? Дать возможность спокойно ржаветь на складе аппаратуре или, вложив пять-шесть, ну семь долларов в неликвид, получить шанс реализовать его и выручить хоть что-то?
— Скорее второй вариант, — подумав, согласился Костя.
— Вот и я так считаю. Почему бы нет?
— Она сама это подготовила? — неуверенно спросил Крылов.
— Сама. Я не сразу понял, для чего ей нужна бухгалтерия. Потом решил: пусть посчитает все убытки, будет полезно знать. А она, кроме всего — бац, и свое предложение! Я, когда до конца дочитал, оторопел. Нет, ты, конечно, рассказывал, что у нее блестящая логика, интуиция… Но, честно скажу, я не был готов к такому повороту.
Крылов еще раз пересмотрел бумаги.
— А это что? — наткнулся он на заявление.
— Читай. У меня и на этот счет есть свое предложение. Костя быстро пробежал глазами лист и отложил в сторону.
— Хочешь знать мое мнение? Я бы ее не отпускал, — произнес Виктор, наблюдая за его реакцией.
— И что ты предлагаешь? — спросил, наконец, Крылов.
— Во-первых, хоть заявление и написано на мое имя, говорить с ней должен ты. Ты ее принимал, — спокойно излагал свои мысли Хорин. — Во-вторых, ей с ее светлой головой не место в коммерческом отделе. Она не исполнитель. Нет, она, конечно, может быть хорошим исполнителем, но это не для нее. Она, как и ты, носитель идей. Я предлагаю включить ее в группу работы над проектом.
— А заявление?
— Чушь собачья! Вспомни, кто, не проработав и месяца, делал такие предложения? Не помнишь? Я тоже. За все годы работы, между прочим. Так что не знаю, что там между вами было, чего ты ей там наговорил, но придется тебе что-то решать. И не только из-за работы. — Виктор замолчал, но, вновь взглянув на друга, добавил: — Посмотри на себя, ты как из Москвы вернулся, не улыбнулся ни разу.
— Не наезжай, — устало отмахнулся тот. — Не умею я извиняться, еще хуже выходит.
Виктор пожал плечами и, взглянув на часы, произнес:
— Ладно. Я поехал. Из МИДа бумаги надо забрать на приглашение. А ты посиди, подумай. Да, не забыл, что завтра женщин с праздником поздравляем?
— Помню. И Сашу обещали завтра домой отпустить, — сообщил Костя.
— Вот и хорошо! Значит, Олег и Катя будут под присмотром.
— Причем здесь Катя? — непонимающе спросил Крылов.
— Слушай, включи мозги! — попытался вывести Костю из заторможенного состояния Виктор. — Она же не сможет завтра здесь остаться, если Катю некуда деть будет. Она даже в Гомель ее с собой таскала. Сколько можно тебе подсказывать?
— Езжай, езжай, заботливый ты наш. Опоздаешь, — усмехнулся Крылов.
— Алла Ивановна, вызовите, пожалуйста, ко мне Круглову, — попросил Костя.
До конца рабочего дня оставалось мало времени. Из окна кабинета среди припаркованных машин он видел «Volvo» Анны. Значит, та пока еще на месте.
Аня медленно вошла в кабинет и закрыла за собой дверь. То, что должна последовать реакция на ее заявление, она знала и готовилась к разговору с Хориным. Но встречи с Константином Петровичем она совершенно не ожидала. С Виктором все было бы проще.
Она вообще не представляла, как бы выжила в эти дни, если бы вовремя не появилась идея, отнимавшая все свободное время. Никогда и нигде, даже работая у арабов, которые не очень-то церемонились и не всегда соблюдали правила поведения, она не чувствовала себя такой униженной и беззащитной.
В одну из последних бессонных ночей, решая, что же делать, она совершенно неожиданно сравнила себя с улиткой, которая неосторожно покинула свое убежище и, застигнутая врасплох, высушенная ярким солнцем, к которому стремилась, просто погибала, не в силах спрятаться обратно.
И вот теперь, собрав последние остатки сил, превратившись в комок нервов, она ждала, чем закончится ее неудавшаяся карьера в компании, которая принесла ей столько моральных потрясений.
Константин Петрович сидел за столом, рассматривая лежащее перед ним заявление Анны. Вернее, делал вид, что рассматривал. За те сорок минут, как уехал Виктор, он выучил в нем наизусть каждое слово и так отпечатал в памяти почерк, что сам с закрытыми глазами мог бы воспроизвести его без особых проблем.
— Нужно переписать заявление, — наконец негромко и внешне абсолютно спокойно произнес он присевшей на край стула Анне и протянул чистый лист бумаги и ручку.
— Шапка та же, — он встал из-за стола и подошел ближе, остановившись у нее за правым плечом. — Заявление. Прошу… перевести. .. меня… на должность… ведущего специалиста… группы «Перспективные технологии и инвестиции». Пока это рабочее название разработчиков известного вам проекта, — пояснил он. — Дата. Подпись.
Автоматически записывая дрожащей рукой его слова, Анна, вникнув, наконец, в смысл предложения, остановилась и положила ручку рядом с недописанным листом.
— Я не могу остаться, — не поднимая глаз, твердо произнесла она.
— А я не могу отпускать сотрудника без убедительных объяснений причины ухода, — категорично ответил Крылов. — Это во-первых. Во-вторых, я прекрасно отдаю себе отчет в том, что я получил это предложение в том числе и благодаря тебе… Благодаря вам.
Анна продолжала сидеть, не в силах взглянуть на Константина Петровича. То, что она слышала, казалось ей нереальным. Нет, то, что он может быть совершенно нормальным человеком и проявлять лучшие человеческие качества, она наблюдала, и не раз. Но то, что он может вот так вслух признать и оценить чьи-то достоинства! Ей почему-то казалось, что на это Крылов не способен. Особенно по отношению к ней.
— …В-третьих… я прошу прощения за все сказанное тогда в машине, — эти слова дались Косте труднее всего. — Я знаю, что это непросто и не сразу получится. В тот раз я действительно сказал много лишнего…
В кабинете повисла тишина. Теперь уже в мозгу Анны эхом повторялась фраза: «Я действительно сказал много лишнего. Я действительно сказал много лишнего…».
Снова почувствовав дрожь в руках и не в силах справиться с эмоциями и подступающим спазмом, она, отодвинув стул, резко встала и быстрым шагом направилась к выходу.
Крылов одним прыжком настиг ее у двери, схватил за плечи, развернул и, поддавшись порыву, крепко прижал к себе. Сил сопротивляться у Анны уже не оставалось. Спрятав от него лицо, она расплакалась.
Так они и стояли: рыдающая Анна с вздрагивающими плечами и Крылов, робко гладивший ее по волосам, как когда-то гладил Светлану. Он снова почувствовал огромное желание отдать что угодно за то, чтобы не плакала эта женщина. Он, как и многие мужчины, просто не выносил женских слез. Тем более, что рыдал как он уже понял, не безразличный ему человек. Но по его вине.