— Тяжелый, — сказала Люська, жадно глядя на меня. Любопытная она была, как обезьяна. — Давай посмотрим?
— Зачем? — усмехнулась я.
— Не знаю. Может, там что интересное.
Люська сняла ключ, открыла «дипломат», откинула крышку, потом медленно подняла голову. Лицо у нее было совершенно ошалелое.
— Чего там? — спросила я. — Еще один покойник?
— Деньги, — тихо ответила Люська.
Я обошла машину и заглянула в «дипломат». В тусклом свете я увидела пачки по пятьдесят тысяч, лежавшие ровными рядами.
— Десять по пять, — уже торопливо начала Люська. — Это пятьдесят, по пять «лимонов» в каждой. Двести пятьдесят миллионов… убиться дверью!..
Мы посмотрели друг на друга.
— Свет выключи, — тихо сказала Люська. — Не ровен час, кто-нибудь мимо поедет, увидят с дороги.
Свет я выключила, поежилась и по сторонам осмотрелась.
— Мотать отсюда надо. И язык за зубами держать. Парню мы не поможем, а сами влипнем. Пошли.
— Как пошли? — ужаснулась Люська. — Ты чего, хочешь деньги бросить?
— Что значит «бросить»? Они чужие.
— Ты чего это говоришь-то? Такие деньги… для моих-то нервов.
— Покойника обворовываешь?
— Да заткнись ты… за такие деньги…
— Вот именно. За такие деньги тебе сто раз башку оторвут.
— А кто узнает? Мотаем отсюда, и молчок. Спрячем их, а тратить начнем через годик. Все забудется. Это судьба, слышишь, судьба нам деньги посылает.
— Ага, — хмыкнула я. — И неприятности в придачу. Деньги эти ворованные. Дураку ясно. Честный человек двести пятьдесят миллионов в «дипломате» не возит.
— Тем более, — обрадовалась Люська. — Значит, и не обворовываем мы вовсе, а экспроприируем экспроприаторов. И вообще, давай дискутировать подальше отсюда. Наедет кто, базарить не будут, оторвут башку, и вся недолга.
Последнее Люськино замечание показалось мне весьма здравым.
— Пошли, — согласилась я.
— Давай в сумке посмотрим, — заговорщически предложила Люська и потянулась к «молнии». В сумке лежали четыре пачки двадцатидолларовыми купюрами.
— Денег чертова прорва. Восемь тысяч баксов. Прям беда. Теперь главное смыться, — бубнила Люська. У меня схватило зубы.
— Доллары сунь в карман, — зашипела я. — «Дипломат» в руки, и за мной.
На дорогу мы выходить не стали, пошли в глубь леса.
— Ты что задумала? — спросила Люська.
— Если уж мы с этими деньгами связались, заткнись и делай, что скажу.
Отойдя от машины с километр, я достала из сумки два пакета и переложила в них деньги, «дипломат» спрятала под корягу, конечно, если будут искать, все равно найдут, но так спокойнее.
— Пошли, — сказала я Люське, и мы зашагали лесом параллельно дороге. Было это страшно неудобно и тяжело.
— А чего мы назад идем, а не в город? — волновалась Люська.
— Если кто чего спрашивать будет, так эти козлы выкинули нас за Глебовским. Туда мы и притопали. А здесь нас не было, ясно?
— Ясно.
Два километра мы преодолели за час. В Глебовском лаяли собаки и царила темнота. Мы встали на остановке, дружно молясь и вглядываясь в пустынную дорогу, перспектива стоять до утра не прельщала. Проситься на постой смысла не имело, все равно не пустят.
Примерно минут через двадцать сверкнули фары, и мимо нас проехала машина, водитель притормозил и сдал назад, задняя дверь открылась, и мы, стуча зубами, полезли в тепло. В машине было трое молодых ребят, вполне симпатичных, а главное — трезвых.
— До города довезете? — проблеяла Люська.
— Довезем. Вы чего ночью путешествуете?
— Да мы давно в пути, — не давая Люське открыть рта, ответила я. — Хотели отдохнуть, да с кавалерами поссорились. Шли пешком почти от Семеновской.
— Не слабо, — удивился парень. — Километров восемь. Что ж у вас женихи-то такие?
— Не повезло.
Я поставила пакет между собой и Люськой и прикрыла его локтем, Люська сделала то же самое со своим пакетом. Парни выглядели усталыми и все больше молчали. Мы собрались вздремнуть, и тут парень, что сидел рядом с водителем, сказал:
— Притормози, Витя, чего это там?
Мне не стоило смотреть в окно, и так было ясно: мы снова на том же проклятом месте. Парень вышел, вернулся через минуту.
— Чего там?
— Авария. Паренек в кювет улетел, в пень уперся. Голова разбита.
— Жив?
— Не знаю, — поежился парень. — Пошли вместе.
Люська осталась в машине, а я пошла вместе с ребятами и проделала все то, что и два часа назад: по вернула парню голову, нащупала артерию и сказала:
— Он мертв.
— А ты в этом понимаешь?
— Я хирург из БСП.
— Ясно. Поехали, сообщим на посту.
Следующий отрезок времени был для меня крайне неприятным: находиться под пристальным оком милиции буквально обложенной миллионами затруднительно для моих нервов. Домой мы вернулись уже на рассвете, с трудом держась на ногах. Пакеты с деньгами убрали, приняли душ и легли. Сон не шел.
— Ты что купишь? — спросила Люська, разглядывая потолок.
— Заткнись, — огрызнулась я.
— Ну чего ты, все равно ведь не спишь, давай помечтаем.
Люська принялась вслух мечтать, а я размышляла о деньгах в шифоньере. Потратила я на это часа два, потом поднялась и сказала Люське:
— Едем.
— Куда это? — встрепенулась она.
— Деньгам здесь не место.
— Не в банк же их.
— Зарыть надо, поглубже, и забыть о них на полгода. Чует мое сердце, придут за ними.
— И мое чует, — поддакнула Люська. — Где зароем?
— На даче, где ж еще?
— Сейчас поедем?
— Сейчас.