Не нравятся мне ее певучие, счастливые интонации, ох не нравятся! Слишком интимно. Что за фамильярность! Она должна бы называть его мистером Муньосом, как мы его зовем в школе. По крайней мере сегодня вечером, а потом они пойдут каждый своей дорогой...
Историк улыбается и проводит рукой по вьющимся каштановым волосам, как последний выпендрежник. Нет, правда! Если у него роскошная шевелюра для учителя, это еще не значит, что нужно так ею хвастаться.
— Я приехал раньше времени, — говорит он, не сводя с Сабины восхищенного взгляда. — Так что не торопись, пожалуйста. А мы пока тут с Эвер поболтаем.
— Так вы знакомы?
Сабина поправляет битком набитый портфель, который держит под мышкой, и вопросительно смотрит на нас.
Не успев сдержаться, выпаливаю:
— Нет!
Сама не знаю, к чему относится это «нет» — к вопросу Сабины или ко всей ситуации в целом. Не важно, в любом случае — однозначное «нет», и я не собираюсь брать его обратно.
— То есть да, мы знакомы... Вот сейчас познакомились. — Они смотрят на меня озадаченно и, так же как я, не представляют, что все это может значить. — Я хочу сказать, мы не были знакомы раньше, ничего такого! — Понимаю, что еще больше их запутала. — В общем, он правильно говорит. Ты иди переодевайся, а... — Я тычу в Муньоса большим пальцем. Ни за что на свете не стану звать его «Пол», вообще никак не буду его называть. — А мы тут подождем.
Я улыбаюсь, надеясь и близко не подпустить историка к моей комнате.
К сожалению, Сабина воспитана куда лучше, чем я. Не успела я договорить, а она уже качает головой.
— Не смеши! Идите в дом, отдохните пока. Эвер, я не успела заехать в магазин. Закажи себе пиццу или еще что-нибудь.
Я буквально плетусь за ними, стараясь посильнее отстать. Отчасти в знак протеста, а отчасти — потому что боюсь нечаянно дотронуться. Вдруг барьеры не защитят меня от их мыслей о свидании?
Сабина отпирает входную дверь и спрашивает, оглянувшись:
— Эвер, ну как? Обойдешься пиццей?
Я вспоминаю два кусочка вегетарианской пиццы, которые оставил мне Джуд. Как только он ушел, я разломала их помельче и смыла в унитаз.
— Обойдусь, конечно. Я на работе перекусила.
Наткнувшись на взгляд Сабины, решаю, что сейчас — идеальная возможность выяснить этот вопрос. Она ведь не станет закатывать скандал, пока здесь присутствует Муньос — то есть «Пол».
— Ты поступила на работу? — Сабина застывает на пороге.
— Ну да. — Я обхватываю себя руками и принимаюсь тереть локти, хоть они и не чешутся. — Разве я тебе не рассказывала?
— Нет. — Сабина бросает на меня многозначительный взгляд — и он не означает ничего хорошего. — Даже словом не обмолвилась.
Я пожимаю плечами и принимаюсь теребить край футболки, старательно изображая безразличие.
— В общем, да, теперь я работающая личность.
Собственный смешок мне самой кажется фальшивым.
— И где же ты работаешь? — тихо спрашивает Сабина.
Муньос торопится пройти в комнату, подальше от назревающей сцены.
— В одном магазинчике, ближе к центру. Мы продаем книги и... всякое такое.
Сабина прищуривает глаза.
— Послушай, — говорю я, — может быть, потом это обсудим? А то опоздаете еще.
Я указываю взглядом на Муньоса, который пока расположился на диване.
Сабина тоже оглядывается на него, затем вполголоса произносит скороговоркой:
— Эвер, пойми, я рада, что ты нашла себе работу. Просто лучше было сразу мне рассказать, вот и все. Теперь нам придется искать человека на ту вакансию и... Хорошо, вечером поговорим. Когда я вернусь.
И хотя я просто счастлива, что она не планирует остаться с Муньосом до утра, все-таки говорю:
— М-м... Тут такое дело. У Хейвен кошка умерла, сегодня поминки. Хейвен ужасно горюет, так что это может затянуться допоздна...
Я не заканчиваю фразу. Пусть Сабина сама додумает остальное.
— Тогда завтра. А сейчас иди поболтай с Полом, пока я переодеваюсь.
Она взбегает по лестнице, стуча каблучками и размахивая портфелем, а я делаю глубокий вдох и вхожу в комнату, где сидит Муньос. Занимаю позицию за большим креслом. Что же это такое творится, с ума сойти можно.
— Имейте в виду, я не буду называть вас «Пол», — говорю я, окидывая взглядом его стильные джинсы, рубашку навыпуск, пижонские часы и ботинки, каких обычно не носят учителя.
— Оно и к лучшему, — усмехается историк, легко и открыто глядя на меня. — А то в школе могло бы получиться неловко.
Я судорожно стискиваю пальцами спинку кресла. Понятия не имею, о чем говорить дальше. При всех странностях моей жизни вести светскую беседу с преподавателем истории, который к тому же знает по крайней мере одну из моих тайн, — это уже совершенно новый уровень.
Похоже, смущаюсь только я одна. Муньос абсолютно раскован, сидит себе на диванчике, пристроив лодыжку одной ноги на колене другой — воплощенная непринужденность.
— Кем все-таки тебе приходится Сабина? — спрашивает он, раскинув руки вдоль спинки дивана.
— Она моя тетя. — Я всматриваюсь в его лицо, ожидая увидеть удивление, растерянность, а в ответ получаю всего лишь заинтересованный взгляд. — Ее официально назначили опекуншей, когда мои родители погибли.
— Я не знал. Прости... — говорит он тихо, и комната наполняется грустью.
— Моя сестра тоже погибла. — Я уже не могу остановиться. — И Лютик. Это наша собака.
— Эвер... — Он качает головой — люди всегда так делают, когда им страшно даже представить, каково это — оказаться на твоем месте. — Я...
— И я тоже, — перебиваю, не дав ему договорить.
Не хочу выслушивать его неуклюжие соболезнования и смотреть, как он мучительно пытается подобрать нужные слова, когда на самом деле таких слов не существует.
— Я умерла вместе с ними, всего на несколько секунд, а потом... Ну, в общем, я очнулась.
Сама не знаю, зачем я все это выложила.
— Тогда у тебя и появились способности экстрасенса? — Он, не дрогнув, смотрит мне прямо в глаза.
Я оглядываюсь, убеждаюсь, что Сабины поблизости не видно, и молча киваю.
— Это случается. — Муньос не удивляется и не осуждает, просто констатирует факт. — Я кое-что читал о таких вещах. Довольно распространенное явление. Многие люди, пережившие клиническую смерть, возвращаются изменившимися.
Я вожу пальцем по спинке кресла. Информация, конечно, ценная, но я совершенно не знаю, как на нее реагировать.