— Томас, — услышал он хриплый голос, — рази...
— Не могу! — ответил Томас с мукой. — А вдруг тебя?
— Все равно рази...
— А потом этот утащит меня в ад за убийство друга?
— То...мас...
И тут все услышали самый прекраснейший из воплей, какой доводилось слышать: дурацки бодрый крик петуха! Ободренный Томас наконец собрал все свое мужество, вдруг услышал, как среди борющихся промелькнуло слово «павук», их клубок сразу же распался, оба вскочили на ноги, один торопливо начал стряхивать что-то с плеча, а второй ухватил ведьму за руку, гикнул, свистнул, по церкви пронесся смерч, выдул дым...
В зияющем проломе видно было как промелькнул багровый, как заря, всадник на красном коне, а на седле рассмотрели горбатую фигурку. Вслед со зловещим свистом и шумом унеслись вихри, вихрики, внутри можно было рассмотреть вертящиеся с огромной скоростью злобные лица, крючковатые руки, когти.
Запоздало прогремел второй крик петуха, убивающий любую нечисть во мгновение ока. В мертвой тишине калика поднялся, скривился, ухватившись за поясницу:
— Черт... Он мне кости поломал!
Сплюнул со злости, но даже Макдональд смолчал, что в святой церкви. Томас дрожал от разочарования и ярости, смотрел то на пустой гроб, то в зияющий пролом:
— Все?.. Он ее забрал?
— Говорил же тебе... — бросил калика зло. — Руби!
— Мог промахнуться, — огрызнулся Томас.
— Курей крал?
Их голоса становились громче, озлобленнее, и старый Макдональд на всякий случай вклинился между королем и его странноватым другом:
— Ваше величество... Почему вы так зачем орете? Все равно умнее получиться стать не выйдет. В ином смысле много ума хуже, чем если бы его вовсе не было. Ну опять пролопоушили, ясно же... Впервой ли? Все устали, надо отдохнуть. Здесь работа для святых отцов... Освятят, почистят, мусор уберут, а завтра за дело возьмутся уже люди. Каменщики, плотники. Нам же пора в замок.
Измученные, с красными от усталости глазами, они оглядели разгромленную церковь. На залитом воском полу в слабом рассвете блестят осколки алтаря. На иконах свисают зеленые потеки плесени, похожие на плевки, а если где проглядывал лик святого, то страшно было встречаться с его сатанински горящими глазами.
Священник опасливо косился на обратном пути на отшельника, так похожего в своей звериной шкуре и с всклокоченными красными волосами на дьявола, старался чтобы между ним и собой всегда оказывался кто-то из рыцарей. Олег заметил, скривился, потом неожиданно поинтересовался участливо:
— Святой отец, ваши священные коровы, случайно, не возжигают благовония?
Священник онемел от неслыханной наглости. Рыцари посматривали ожидающе. Он пролепетал сдавленным от негодования голосом:
— Варвар, ты совсем дурак? Или тебе здесь Индия? У нас не бывает священных коров!
— А-а-а-а, — протянул Олег, — ну, тогда... горит твой храм.
Священник в панике обернулся. Из церкви валил густой жирный дым, словно там коптились и подгорали мясные туши. Остроконечная крыша лопнула, оттуда вырвался острый, как клинок, язык пламени. Торжествующе загудело, а черное воронье снялось с окрестных деревьев, носилось вокруг, оглушительно каркая и роняя перья.
Томас равнодушно отвернулся. Синие глаза горели холодным огнем, брови грозно сшиблись на переносице. Макдональд кивнул:
— Хорошее место для кузницы. Я думаю пригласить еще пару неплохих оружейников. В замке я уже проверил: мечи старые, смешно думать, что на что-то годятся, хотя все же годятся. А храм можно построить потом, за оградой. Все равно церковь никто не тронет, так что нечего ей место занимать за крепостными стенами!
Томас со злостью прислушался к грохоту в нижнем пиршественном зале:
— Веселятся, будто самого Сатану отогнали!
— Если человек в наше время поет, — заметил калика глубокомысленно, — он либо пьян, либо придурок.
Он лежал под стеной на широком ложе. Сапоги в отшельческом рассеянии не снял, пачкал белое белье с нежнейшими кружевами. Одну могучую длань в великой задумчивости закинул за голову, другой с треском драл крепкими когтями волосатую грудь:
— Что с воза упало, то и пропили...
— Что упало? — рыкнул Томас.
— Две тысячи золотых монет. Столько ты отсыпал от щедрот? Теперь средь шумного быдла случайно... гм... А в самом деле явился не простой чертик, не простой...
— Ну да, — сказал Томас язвительно, — так и признаешься, что тебе простой черт кости переломал!
— Ну, простого и ребенок задавит. Простой — это так... дым, пар, напоминание. Здесь же был кто-то из таких, кто мог бы уйти без драки, ан нет — не утерпел! Если бы петух не помог... подумать только!.. то не знаю, не знаю...
Томас поморщился от воплей, рыцари били железными кружками по столу и орали похабную песню о старушке, что уехала вместе с чертом. От грохота вздрагивали даже стены.
— Сэр калика, — сказал он измученно, — ты видишь, я совсем раздавлен. У меня были все надежды, что либо как-то увяжемся с этой парой, либо проклятая ведьма из благодарности — как будто ведьмы знают благодарность! — укажет нам туда дорогу. Но что делать сейчас?
Олег с кряхтением поднялся, Томас видел, как он бережно ощупывает бок. Похоже, калика в самом деле схлестнулся с непростым чертом.
— А чего, — вдруг вспомнил Томас, — вы там о пауках рассуждали?
Калика от двери отмахнулся:
— Проведал, гад, что я в детстве пауков боялся. Да и сейчас не больно... Гавкнул врасплох, я вздрогнул, а он тут и саданул меня так, что я... Словом, ему удалось, а нам нет. Ладно, что с воза упало, того не вырубишь топором. Пойдем, хорошо бы пошарить в ее колдовской комнате.
Томас бурей вылетел за ним в коридор. В залах и на лестницах слышались песни. Мужественные рыцари праздновали победу над Сатаной и его войском.
— А ты хоть знаешь, где она?
— А что знать, — отмахнулся калика, — у халдеев всегда в самом высокой башне. Чтоб, значит, до звезд дотянуться.
— А она разве халдейка?
— Все мы халдеи.
Четверо рыцарей тут же встали из-за стола. Макдональд кивнул одобрительно, и они, громыхая железом, довольно твердо пошли за своим сюзереном.
В башню вела обычная витая лестница, подниматься можно только по одному, простой воин сумеет оборонять башню от тысячного войска, пока не свалится сам от усталости, каменные ступени, стертые посредине, будто по ним ходили не только легкие женские ноги, пусть и старушечьи. Олег чувствовал чье-то присутствие, словно за ним присматривал кто-то огромный и невидимый, а Томас непроизвольно ежился, поглядывал на стены.