Калика был задумчив, мысли витали далеко, а Томас ел быстро, косточки трещали на крепких зубах, но вдруг сморщился, выплюнул на середину стола крохотную щепочку.
— Что за мясо?
— Собачатина, — сообщил Олег злорадно. — В этих землях едят собак.
Томас отрубил, не дрогнув лицом:
— Мне плевать, что собака. Почему в мясе щепки?
— Торопились для знатного гостя, — пояснил Олег. — Рубили вместе с будкой.
— Тогда ладно, — решил Томас. — Когда из великого почтения делают ошибки, это простительно. В хороших руках оставляем ребенка.
Он запил квасом, со стуком поставил кружку на стол:
— Счастья вам, добрые люди!
— И вам, посланные самим небом...
Мужчина стоял на крыльце и махал им вслед рукой. Женщина не вышла, словно страшилась, что в последний момент необычные странники передумают, оглянутся, и бесценное сокровище растает как утренний туман.
К вечеру дорога вывела к каменной стене, там потерялась. Томас долго осматривался, пока не заметил торчащие пеньки. Недавно тут еще был лес, люди его вырубили, а дальше никто не ходил. По ту сторону, как Олег объяснил, уже другой мир. Так и называется, потусторонний. Но ни перелететь через стену, что упирается в небеса, ни подкопаться, ибо стена уходит вглубь до самого ада...
Калика долго ходил вдоль стены, щупал, смотрел в небо. Лицо постепенно мрачнело. Томас сам попробовал осматривать каменную гору, но от нее веяло такой несокрушимой мощью, давящей и страшноватой, что даже простолюдин понял бы, что в таком монолите, словно упавшем с неба, не окажется пещеры и для муравья.
— Да что там муравью, — возразил Олег с досадой. — Не протиснуться даже ангелу. Ну, которых по десять тысяч штук на острие каждой иглы... Что твой прелат говорил о ангелах? Раньше Адама были созданы или позже? В ваших книгах неясно.
Томас оскорбился:
— Зачем их было создавать? Ангелы — это божьи мысли, чувства. Они никогда не были созданы.
Он не понял, почему глаза калики внезапно расширились, словно услышал откровение, но на всякий случай приосанился с небрежностью, королю мудрые мысли высказывать привычно, он натаскался еще в Сарацинии, когда гонял новичков перед штурмом какой-нибудь захудалой крепости.
А Олег привалился спиной к стене, закинул голову, коснувшись затылком гранита, почти такого же красного как его волосы, веки тяжело отгородили пронзительно зеленые глаза от синего неба. Лицо было обреченное. Он молча смотрел невидящими глазами в небо, дышал тяжело, с нехорошими хрипами.
— Все? — спросил Томас обречено.
— Должон быть, — ответил калика упрямо.
После короткого отдыха разбрелись в стороны, Томас тяжело тащился вдоль стены, ощупывал и осматривал, как вдруг краем глаза уловил движение. По-звериному быстро повернулся, а сердце вскрикнуло в страхе, уже чувствуя, что на этот раз безнадежно опоздал...
Прямо из каменной стены выступил невысокий человек весь в зеленом. Даже лицо было слегка зеленоватым. Томас увидел мгновенное смазанное движение, и в смертном страхе понял, что лесной эльф — а они умеют пускать стрелы со скоростью молнии, натянул лук, а острый наконечник стрелы направлен ему прямо в лицо.
— Олег... — выдохнул он.
Он успел увидеть, как половинка лица эльфа вспыхнула, он отшатнулся от слепящего солнечного зайчика, над ухом Томаса вжикнуло, больно дернуло за клок волос. Лицо эльфа исказилось гримасой ярости. Рука снова молниеносно метнулась к колчану за спиной, вторая стрела легла на тетиву...
Но так же быстр оказался и меч Томаса. Голова эльфа разлетелась как гнилой орех, лезвие прошло наискось, срубило плечо и со звоном ударило в стену. Блеснул сноп искр, руки Томаса едва не вывернуло, а мышцы онемели по самые плечи.
Он остановился, дыхание рвалось из груди хриплое, надсадное. За спиной затопало, калика вскрикнул:
— Зеленый?
— Сейчас уже покраснел, — буркнул Томас. Он с трудом вложил меч в ножны, руки дрожали и не слушались, он несколько раз промахивался.
Олег осмотрел разрубленного эльфа:
— Не могу понять, как ты успел... двигаешься, как брюхатая корова.
— Если скажу, — ответил Томас, — ты, гнусный язычник, не поверишь.
— Скажи. Может быть, поверю.
— Меня спас вот этот святой крест!
— Да пошел ты...
Томас молча смотрел, как отшельник, равнодушно переступив через эльфа, побрел вдоль стены, затем отпихнулся, сердце все еще колотится как у зайца, потащился следом. Он чувствовал, как нарастает напряжение. Это было как ощущение лесного пожара, как приближение страшной грозы, которую еще не видно, не слышно, но муравьи уже спешат домой, закрывают щелочки в муравейнике, ласточки спешат наловить мошек, трава затихает, растопыривает под землей корешки, готовясь ловить поступившую влагу.
— Плохо? — спросил он наконец в звериную спину.
Олег двигался все медленнее, наконец остановился. В зеленых глазах были боль и поражение. Медленно двигая губами, словно переставлял скалы, произнес бесцветно:
— Ничего не получилось, Томас.
— Но... получится же? — прошептал Томас. — Неужели отступим?
Калика покачал головой:
— Все закрыто. Я ж говорил, раньше герои захаживали в подземный мир как в соседнюю деревню. Те времена кончились.
— Сэр калика, — прошептал Томас умоляюще, — Олег! Ну как же все? Ну такого быть не может! А если может, то мы ж люди! Мы должны суметь, нас такими создал Господь.
В зеленых глазах волхва было сострадание. Томас переступал с ноги на ногу, заглядывал ему в глаза, губы вздрагивали, а на глазах вот-вот выступят слезы.
— Все, — сказал Олег. — Возвращаемся.
Томасу почудилось, что мир дрогнул и качнулся от этих страшных слов. Олег повернулся и пошел прочь. Томас, как привязанный, медленно двинулся следом. Все тело налилось горячим свинцом, в груди была боль, а горло стискивала чужая рука.
Потерянно, он двигался, все еще не веря, что пришел конец. Под ногами дрогнуло, ему почудилось, что земля качнулась, словно ее кольнули. Негромкий гул докатился из глубин, но его перекрывал шум в голове. Каменная стена, что загораживала дорогу дальше, звонко щелкнула, будто раскалили в огне. Томасу почудилось, что там подобно зловещей черной ящерице пробежала трещина, оставляя расколотый след. Калика уже ушел далеко, Томас позвал дрожащим голосом:
— Сэр калика! Это не нам предзнаменование?
Калика покачал головой, но в зеленых глазах промелькнуло странное выражение. Все чувства Томаса были подобно ветке ивового куста со снятой корой: он ощущал все необычно остро, сейчас почудилось, что калика ждал чего-то подобного. Но голос отшельника прозвучал буднично: