— Не знаю... не смею... Тогда только сам...
Олег внезапно ухватил горбуна за ворот, рванул. Томас едва удержал добычу, ветхая ткань затрещала, он заранее задержал дыхание и сморщил нос, но на месте отвратительного горба зашевелилось грязное тряпье, лохмотья перепрелых кож, выпростались, и Томас от изумления едва не выпустил пленника.
Горб расползся в стороны старыми кожаными крыльями, похожими на крылья огромной летучей мыши, потертыми, с трещинками на суставах. Остатки шерсти сохранились только на внутренней стороне, а сухожилия от старости выцвели, сухие, словно выбеленные ветрами кости.
— Так он и летать может? — ахнул Томас. — И ему понадобился мой конь?..
Он люто тряхнул пленника. Тот бросил быстрый взгляд на Олега, лицо посинело, из перекошенного рта вырвалось причитание:
— Разве это крылья? Вы бы видели мои крылья, когда я был молодым! То были крылья! А сейчас всяк норовит пнуть старого иудея...
Олег кивнул Томасу на край пропасти:
— Сбрось. Проверим, в самом ли деле здесь горячий воздух не возносится... или только глазам мерещится.
Черт взвыл, его затрясло:
— У вас же говорят, что если смолоду ворона не летала в поднебесье, то не полетит и под старость!
— Самое время научиться, — подбодрил Олег. — Ты ж не ворона, а орел!
Томас подтащил черта, тот вопил и упирался, падал ниц и хватался за железные рыцарские колени. Томас с превеликим удовольствием стукнул железным кулаком между ушей. Олег посматривал по сторонам, но пока лишь голые скалы.
— Я не смогу, — вскрикнул черт.
— До дна далеко, — сказал Олег ободряюще, — успеешь.
А Томас добавил злорадно:
— Или успеешь вспомнить всю свою нечестивую жизнь, покаяться.
Он поднял его за пропастью. Черт зажмурился, завопил тонким голосом:
— Все-все, я понял! Вам нужно добраться до самого Сатаны, так понял? Если не так, меня можно поправить.
— Так, — ответил Томас. Он поднял его на головой повыше, словно пропасть казалась ему недостаточно глубокой. — И что ты понял еще?
— Что только я смогу провести вас к нему, — почти прошептал черт упавшим голосом, он всячески отворачивал голову от огненной пропасти, на шее вздулись сухие старческие жилы. — Только я знаю, где он трудится, где развлекается...
Томас отпустил на землю, сунул под нос железный кулак:
— Понюхай, чем пахнет? Вздумаешь обмануть, я тебя расплющу на милю в длину.
А Олег спросил заинтересованно:
— А чего ты... дело прошлое... так страшишься пропасти? Все равно, клочья сползлись бы обратно, кости бы срослись... постепенно.
Черт вытер дрожащей рукой лоб, ответил быстрым испуганным голосом:
— Ты боишься боли... я боюсь высоты. У меня все обмирает, когда подхожу к краю пропасти. Боюсь до свинячьего писка, но так и тянет туда броситься. Внутри все леденеет от ужаса, а ноги все равно просятся шагнуть...
Он вздрогнул, обеими горстями смахивал крупную испарину. Олег не подал виду, что уловил зловещий подтекст. Черт, а он такой не один, знает о нем слишком много. Знает слабые места, как будто здесь кто-то уже готовится к его приходу.
— Веди, — разрешил он, — где твой Сатана обитает?
— Если ангелы на облаках, — ответил черт, — то наши — в пропасти. И чем главнее, тем глубже.
Томас хмыкнул, черт отшатнулся, вдруг да снова начнет свои сарацинские штучки, Томас же поправил перевязь, рукоять меча торчала над левым плечом, гордо выпрямился. Лицо светилось молодой отвагой, в глазах были боль и отчаянная решимость:
— Надо идти, Олег?
— Запомнил, — сказал Олег с глубоким удовлетворением. — А говоришь, от философии голова пухнет. Эй, тебя как зовут?
— Иаред, достойнейший...
— Ого! Не тот ли?
— Меня назвали в его честь, — ответил Иаред скромно. — Очень был великодушный и добрейшей души человек. Мухи не обидел!
Олег сказал предостерегающе:
— Потому и вымер весь. А потомство пошло от его брата Ноя, тот не был добрейшей душой. Все понял?
— Понял, — ответил Иаред упавшим голосом, вздохнул, — а как было бы хорошо, если бы Ной утоп, а ковчег построил Иаред...
Через несколько шагов впереди послышались голоса. Осторожно выглянув, они с Томасом рассмотрели три широкие ямы с оплавленными краями. Возле одной лежал старый хромой черт, сонный и вроде бы даже пьяный, там было тихо, возле второй ямы стоял ряд молодых чертей. Время от времени оттуда пытался вылезли человек, черти с удовольствием втыкали к него трезубцы, Томас слышал отвратительный хруст, когда острое железо втыкалось в плоть, и несчастный с криком летел вниз.
Возле третьей творилось что-то дикое. Черти стояли в три плотных ряда. Из норы постоянно выскакивали люди. Иные с помощью других ухитрялись перескакивать через головы первого, а то второго ряда, но их доставали трезубцы третьего. Черти в мыле, мокрые, запыхавшиеся, мускулистые тела лоснились от пота. Все лупили трезубцами, не переставая, передохнуть никому не удавалось.
Томас ахнул:
— Что здесь творится? Отвечай!
Иаред проблеял услужливо:
— Не извольте гневаться, ясновельможный! В этой яме казнятся согрешившие иудеи. Подлые, гадкие, вы ж знаете! Ну, они народ дружный, помогают друг другу. Когда один приподнимется на ступеньку, сразу других тянет...
— А во второй?
— Там европейцы, ясновельможный. Всякие там рыцари... э-э... доблестные рыцари, наделенные всяческими добродетелями. Но гордые европейцы каждый сам по себе, потому выкарабкиваются в одиночку.
Томас указал на старого черта, что дремал возле первой норы:
— А почему оттуда не лезут?
— Там славяне, — ответил Иаред.
Он умолк, словно уже все было понятно, но Томас грубо тряхнул его за шиворот:
— Ну и что? Не поверю, что славянам нравится в дерьме сидеть!
— Кому нравится? — удивился Иаред. — Просто у славян, особенно у русских, тоже одна особенность... Как только один начнет вылезать, другие тут же за ноги стаскивают обратно.
Томас покосился на помрачневшего Олега, сказал грозно, скрывая смущение:
— Ладно, пошли дальше. Да не вздумай пикнуть! Враз зашибу.
Внезапно быстро потемнело, Томас успел увидеть, как огромная темнолиловая туча наползла на край луны, серебристый свет мерк с каждым мгновением. Олег сказал с досадой: