— Лучше моряков Бехрена южные воды не знает никто, — ответил Аджонас. — Как дуют ветры, с какими неожиданностями мы можем столкнуться и прочее. У меня здесь есть друзья, они могут оказать нам бесценную помощь.
— Смотрите, как бы в результате дорога на Пиманиникуит не стала известна кому не следует, — угрожающе произнес Квинтал. Капитан выпрямился, кровь бросилась ему в лицо, от чего безобразный шрам выступил более рельефно. Однако Квинтал остался непреклонен. — Я отправлюсь вместе с вами к этим… друзьям.
— В таком случае, переоденьтесь, брат Квинтал, — ответил Аджонас. — И я не гарантирую вашу безопасность.
— Как и я вашу.
Во второй половине дня, провожаемая взволнованными взглядами трех оставшихся монахов и высыпавших на палубу матросов, эта пара в сопровождении Бункуса Смили отбыла на берег. Чтобы унять волнение, Пеллимар отправился к женщине — к удовлетворению Эвелина, никто, кроме него, до сих пор не знал ее подлинного имени, — но Эвелин и Таграйн остались у поручней, глядя, как садится солнце и в портовых зданиях один за другим вспыхивают огни.
В конце концов послышался плеск весел, и появилась лодка, на борту которой, в целости и сохранности, находилась вся троица.
— Отбываем поутру, на рассвете, — бросил Аджонас Смили, как только они поднялись на палубу.
Таграйн и Эвелин обменялись тревожными взглядами, вызванными столь нехарактерным для капитана резким тоном и мрачным выражением лица Квинтала.
— На море неспокойно, — объяснил он братьям.
— Пираты? — спросил Таграйн.
— Да, и пираты, и поври.
Эвелин вздохнул и перевел взгляд на незнакомый ландшафт — горную гряду под названием Пояс-и-Пряжка, темнеющую на фоне все еще угасающего вечернего неба. Как далеко забрались они от дома! И впереди — океан, по которому плыть и плыть, со всеми этими кровожадными поври и пиратами…
Этой ночью он тоже побывал у Дансалли. Брату Эвелину нужна была дружеская поддержка.
Пятое лето, которое Элбрайн провел в Облачном Лесу, стало едва ли не лучшим временем всей его юности. Он был уже не мальчиком, а сильным юношей; все детское в нем исчезло, за исключением склонности к озорству, от чего, как опасалась Тантан, он никогда не избавится. Ежеутренний ритуал с млечными камнями продолжался, но теперь он выполнял свою задачу быстро и ловко, и это служило наглядным доказательством того, как сильно он изменился.
Несмотря на то что Элбрайн вырос в рослого и крепкого юношу, ничего неуклюжего в нем не осталось. Он танцевал с эльфами, он боролся с эльфами, он вприпрыжку бегал по извилистым тропам Облачного Леса. Светло-каштановые волосы, всегда чистые и постриженные до плеч, красиво обрамляли неизменно и тщательно выбритое лицо. Элбрайн принимал участие во всех эльфийских ритуалах — танцах, праздниках, охоте, — и все были рады ему, но тем не менее он больше чем когда-либо чувствовал себя одиноким. Не то чтобы он жаждал человеческого общества; напротив, эта мысль по-прежнему пугала его. Просто теперь он со всей отчетливостью понимал, как сильно отличается от этих созданий, и не только внешне. Они учили его смотреть на мир их глазами — с полной внутренней раскрепощенностью, позволяющей видеть не столько реальность, сколько то, что им подсказывало воображение, — но у Элбрайна это плохо получалось. Слишком глубоко в нем укоренилось ощущение порядка, слишком сильно было развито чувство правильного и неправильного.
И вот как-то днем, во время долгой прогулки, сопровождающейся, как обычно, разговорами о животных и растениях, Элбрайн поделился этими своими настроениями с Джуравилем.
Тот остановился и пристально посмотрел на юношу.
— А на что, интересно, ты рассчитывал? — спросил он.
Эти слова, не предлагающие никаких конкретных объяснений, тем не менее подействовали на Элбрайна успокаивающе. До него внезапно дошло, что эльфы никогда и не ожидали его полного перевоплощения в одного из них.
— Мы открываем для тебя другой способ смотреть на мир, — продолжал Джуравиль, — надеясь, что он поможет тебе в твоих путешествиях и испытаниях. Это всего лишь инструмент, способный, однако, поднять тебя над другими представителями рода человеческого.
— Почему? В смысле, почему именно я избран для того, чтобы получить этот дар? — спросил Элбрайн.
— Кровь Мазера, — ответил Джуравиль; фраза, которую так часто произносила Тантан, обычно с оттенком насмешки. — Мазер был твоим дядей, старшим братом твоего отца.
Эти слова вызвали в сознании Элбрайна воспоминание о другом времени и месте, о том, что происходило почти пять лет назад, когда он вместе с Пони стоял на холме над Дундалисом, глядя на мерцающее в вышине Гало.
— В вашей семье считалось, что он умер совсем молодым, — продолжал Джуравиль.
— Да, я помню… — начал было Элбрайн и замолчал.
На самом деле толком он ничего не помнил. Вроде бы отец упоминал о гибели своего старшего брата, которого, по-видимому, звали Мазер; во всяком случае, юноша, без сомнения, слышал это имя еще до того, как встретился с тол’алфар.
— Юный Мазер и вправду чуть не умер, — продолжал Джуравиль. — Его покалечил медведь. Мы нашли его в лесу и принесли в Кер’алфар. Выздоравливал он долго, но все же в конце концов поправился; сильный был мальчик — это у вас в крови. Мы собирались отпустить его домой, но прошло слишком много времени, и разведчики донесли, что Виндоны переселились в другое место.
Эльф замолчал, как бы обдумывая, что сказать дальше.
— На протяжении многих столетий люди и эльфы теснее, чем сейчас, общались друг с другом. Часто они селились рядом, а иногда даже жили одной общиной. Существовали и браки между ними, о двух мне точно известно, хотя дети от таких союзов рождались редко.
— Что разделило их? — спросил Элбрайн.
Джуравиль засмеялся.
— Ты прожил в Облачном Лесу пять лет, — ответил он. — Неужели не заметил, чего именно здесь не хватает?
Элбрайн удивленно посмотрел на него. Что он упустил из виду в этом зачарованном месте?
— Детей, — подсказал ему Джуравиль. — Детей, — повторил он подавленно. — В этом мы не похожи на людей. Я могу прожить тысячу лет — у меня за плечами уже около половины этого срока — и за все это время иметь одного или, самое большее, двоих детей.
Джуравиль снова замолчал, взгляд его затуманился.
— Это все потому, что триста лет назад пробудился дактиль, — добавил он.
— Дактиль?
— Демон.
Джуравиль отошел к краю маленькой полянки, поднял голову к небесам и запел.
Когда стоящие на страже долг свой забывают,
Когда сердца стремление к богатству растлевает,
Когда есть только похоть, на любовь плевать,