— Бог не посылает нам непосильных испытаний, — отчеканил брат Фрэнсис.
Магистр Джоджонах бросил на него неодобрительный взгляд и поморщился. Временами эта старая фраза использовалась всего лишь как отговорка, которую отцы церкви привычно твердили прозябающим в нищете крестьянам, хотя сами жили в роскоши.
Однако Джоджонах сознавал, что сейчас не время для дебатов, и потому никак не отозвался на замечание Фрэнсиса.
— Ты поступил правильно и справедливо, — сказал он Делману. — Остальные братья находятся возле кентавра?
— Да, возле Смотрителя, — ответил брат Делман.
— Как ты сказал?
— Смотритель. Так зовут этого кентавра. Я оставил братьев возле него, чтобы хоть как-то облегчить его страдания.
— Пойдемте посмотрим, что мы в состоянии сделать, — сказал магистр Джоджонах и, обращаясь к брату Браумину, добавил: — Собери все камни, кроме двойных, и возьми с собой, брат Фрэнсис, — громко произнес он, чтобы слышали все, — ты возглавишь охрану повозок.
Теперь уже брат Фрэнсис скорчил гримасу, но магистру Джоджонаху было не до него. Старый монах двинулся вслед за братом Делманом, желая поскорее увидеть Смотрителя — создание в какой-то степени бессмертное.
Путь не был длинным, да и брат Делман шел быстро. К тому времени, когда впереди показались огни факелов, Джоджонах вовсю пыхтел, сопел и отирал с лица пот. Молодые монахи почтительно расступились перед магистром, и он опустился на колени перед искалеченным телом кентавра.
— Ты же по всем признакам должен быть мертв, — сухо произнес магистр Джоджонах, изо всех сил стараясь скрыть ужас.
Удивительно, что каменные глыбы пощадили человеческое туловище и переднюю часть конской половины кентавра. Все остальное было придавлено гигантской каменной плитой, поднимавшейся из низкого коридора прямо к вершине разрушенной горы. Но и неповрежденная часть Смотрителя была жутким образом повернута так, что его глаза все время смотрели на каменную могилу. Некогда мускулистые руки кентавра сейчас висели как плети, словно от голода его тело пожирало само себя. Магистр Джоджонах приблизился и наклонился настолько, насколько позволяло его грузное тело, изучающе и сочувственно глядя на кентавра.
— Можешь не сомневаться, я и чувствую себя мертвым, — ответил Смотритель.
Его голос, когда-то густой и звучный, теперь дрожал от истощения.
— По крайней мере, все к тому идет. Тебе не понять, насколько мне больно.
Кентавру удалось-таки повернуть голову, чтобы разглядеть магистра. Затем он удивленно наклонил голову, уставился на Джоджонаха и горько усмехнулся.
— Почему ты смеешься? — спросил его магистр.
— А, значит, у тебя есть сын? — спросил Смотритель.
Магистр Джоджонах оглянулся через плечо на брата Браумина, который беспомощно развел руками. Почему это странное создание в такое время и в таких условиях вдруг задает подобный вопрос — было недоступно пониманию их обоих.
— Нет, — просто ответил магистр Джоджонах. — У меня нет ни сына, ни дочери. Мое сердце отдано Богу, а не женщине.
Кентавр сдавленно рассмеялся.
— Сколько же ты потерял, — сказал он, подмигнув магистру.
— А почему ты спрашиваешь об этом? — удивился магистр Джоджонах. Что, если здесь — не просто случайное совпадение? — подумал он.
— Да ты напоминаешь мне одного человека, — ответил Смотритель, и по его тону чувствовалось, насколько ему дороги и приятны воспоминания о старом друге.
— Монаха? — уже настойчивее спросил Джоджонах.
— Безумного монаха, как он сам себя именовал, — ответил кентавр. — Не дурак выпить, но все равно хороший человек он был… или есть, если ему удалось выбраться из этого проклятого места.
— А как было его имя? — спросил магистр Джоджонах.
— Он был мне братом, — продолжал кентавр, разговаривая больше с собой, чем с окружающими. Складывалось ощущение, будто он находится где-то далеко. Может, он впал в забытье или бредил.
— Если не по крови, то братом по делам, — произнес Смотритель.
— Его имя? — громким голосом напомнил брат Браумин, подходя ближе и наклоняясь к самому лицу Смотрителя.
— Эвелин, — тихо ответил кентавр. — Эвелин Десбрис. Самый замечательный из всех людей.
— Его необходимо спасти во что бы то ни стало, — раздался голос сзади.
Все монахи обернулись и увидели брата Фрэнсиса, в руке которого ярко светился бриллиант.
— Тебе было поручено возглавить защиту лагеря, — сказал ему магистр Джоджонах.
— Я не подчиняюсь приказам магистра Джоджонаха, — послышался ответ, и тогда Джоджонах понял, что отец-настоятель Маркворт воспользовался телом Фрэнсиса и появился среди них.
— Мы должны вытащить его отсюда, — продолжал Маркворт, осматривая каменную глыбу.
— У вас не хватит сил поднять гору, — сухо сказал Смотритель. — Как и мне не хватило сил удержать ее, пока мои друзья выбегали отсюда.
— Твой друг Эвелин? — торопливо спросил Маркворт.
— Другие мои друзья, — ответил кентавр. — Не успел спросить их имен.
Он умолк и сморщился, поскольку, когда он поворачивался, чтобы взглянуть на собравшихся, скала немного подвинулась, причинив ему боль.
— Нет, вам ее не поднять, — простонал кентавр.
— Это мы еще посмотрим, — сказал отец-настоятель. — Почему ты до сих пор жив?
— Откуда я знаю!
— Остается только допустить, что ты — бессмертное существо, — с иронией и упреком продолжал Маркворт.
Он раздвинул собравшихся и опустился на корточки рядом с магистром Джоджонахом.
— Забавная мысль, — подхватил Смотритель. — Мне всегда говорили, что я малость упрямый. Может, просто я отказался умирать.
Маркворту такой ответ явно не понравился.
— Взять моего отца, так он умер, — продолжал кентавр. — И мама тоже умерла больше двадцати лет назад. Молнией ее ударило — вот такая странная смерть у нее приключилась! Выходит, я — вовсе не бессмертный.
— Возможно, в твое тело вселился бессмертный дух, — не унимался Маркворт.
— А разве не все духи бессмертные? — решился перебить его Джоджонах.
Колючий взгляд Маркворта положил конец разговорам на эту тему.
— Некоторые духи, — отчеканил он, глядя на Смотрителя, но адресуя слова Джоджонаху, — способны входить в тело и поддерживать его жизнь, хотя телу давным-давно надлежало бы быть мертвым.
— Дух во мне — мой собственный, правда, он не слишком твердо держится на ногах, — заявил кентавр, с трудом улыбаясь и подмигивая. — А вот хороший глоток «болотного вина», если у вас есть с собой, чуть-чуть уменьшил бы мою боль.