— Может, больше всех он ненавидит себя самого, — ответил Браумин, устремив взгляд во тьму.
Делман тяжело вздохнул. Он не разделял уверенности Браумина, но, по правде говоря, это не имело особого значения. Разве у них был другой выход? Если бы они остались в аббатстве, то погибли бы на костре или, возможно, были вынуждены совершить ужасный грех — признать свою вину, отречься от того, во что верили; спасти тело, но погубить душу. И если Маркворт схватит их теперь, когда они покинули Санта-Мер-Абель, исход будет таким же.
Оставалось лишь надеяться, что Браумин не ошибся во Фрэнсисе.
Магистр Теорилл Энгресс был, наверное, самым добрым и мягким монахом среди всех, кого Фрэнсис когда-либо знал. Абсолютно лишенный амбиций, он был примерно тех же лет, что Маркворт, и прожил в Санта-Мер-Абель уже больше пятидесяти лет. Свое достаточно высокое звание он получил не в награду за выдающиеся деяния, а просто в силу возраста. Скромный и великодушный, пользующийся уважением монахов не только Санта-Мер-Абель, но и всего ордена Абеля, он выполнял свои обязанности тихо и добросовестно, без малейших пререканий. Ходили слухи, что казнь Джоджонаха сильно огорчила его, но, как и во всех остальных случаях, он оставил свое мнение при себе. Энгресс вообще позволял себе возражать только в случае крайней необходимости — как, к примеру, по вопросу о преждевременном возведении брата Фрэнсиса в ранг магистра.
Может быть, именно репутация старика подтолкнула Фрэнсиса к тому, что, едва выведя заговорщиков из Санта-Мер-Абель, он оказался у его двери.
Энгресс, уже в ночной рубашке, не проявил никаких признаков удивления, когда открыл дверь и увидел в пустом коридоре Фрэнсиса.
— В чем дело, брат? — вежливо спросил он и даже улыбнулся своей мягкой улыбкой, хотя было очевидно, что ночной гость поднял его с постели. Фрэнсис стоял, точно оцепенев. — Что-нибудь случилось? Может, с отцом-настоятелем? Он желает меня видеть?
— Не с ним, магистр, — с трудом проглотив ком в горле, ответил Фрэнсис. — Со мной.
Энгресс устремил на молодого монаха пристальный взгляд. Ни для кого не было секретом, что совсем недавно он возражал против планов отца Маркворта возвести Фрэнсиса в ранг магистра. Помолчав, старик отступил в сторону и пригласил нежданного гостя войти.
Фрэнсис уселся в кресло рядом с ночным столиком, глубоко вздохнул и оперся подбородком на руку.
— Надеюсь, это не имеет отношения к вопросу о твоем повышении? — спросил Энгресс.
Фрэнсис с очень странным выражением посмотрел на старика, заглянул в его добрые, мудрые глаза, окинул взглядом густую гриву мягких серебристых волос, составляющих резкий контраст с бритой головой Маркворта.
— Нет, — ответил он. — Это не имеет никакого отношения к тому рангу, который я уже имею или должен вскоре получить. Это вообще не имеет отношения к церковной иерархии или политике. Это касается только… меня.
Энгресс посмотрел на него с подозрением. Но потом, видимо, рассудив, что это не трюк с целью добиться его согласия на возведение Фрэнсиса в ранг магистра, он уселся в кресло напротив явно взволнованного молодого человека и даже успокаивающе положил ему на плечо морщинистую руку.
— Ты в тревоге, брат. Молитва облегчит твою боль.
Фрэнсис поднял голову.
— Я прошу об отпущении грехов.
Теперь Энгресс не смог скрыть удивления.
— Может быть, с этим тебе лучше обратиться к отцу-настоятелю? В конце концов, он твой наставник…
— Во всех других случаях, — перебил его Фрэнсис, — но не в этом.
— Тогда говори, брат, — доброжелательно сказал Энгресс. — Конечно, я дам тебе благословение, если ты истинно покаешься.
Фрэнсис кивнул, нервно ломая руки и пытаясь подыскать подходящие слова… Но какие могли тут быть подходящие слова?
— Я убил человека, — выпалил он, от волнения едва не свалившись с кресла.
Глаза старика широко распахнулись, но он сдержал себя.
— Ты хочешь сказать, что своими действиями лишил человека жизни?
— Я хочу сказать, что ударил его и от этого удара он умер, — ответил Фрэнсис. Его трясло; пришлось даже закусить губы, чтобы они не дрожали. — На пути из аббатства Сент-Прешес. Это я ударил молодого Чиличанка… Греди…
— Я слышал о его смерти, — сказал Энгресс, — хотя мне сказали, что Греди Чиличанк просто замерз во время этого путешествия.
— Он умер, потому что я ударил его… сильно. Я не хотел убивать его…
И Фрэнсис с чувством огромного облегчения рассказал все как было — как Греди плюнул в лицо отцу-настоятелю и как он, Фрэнсис, ударил его, желая всего лишь защитить Маркворта, потребовать уважения к нему.
Старый магистр попытался успокоить его, приводя тот довод, что преступление против Бога совершается в сердце и что, следовательно, если это и в самом деле был несчастный случай, совесть Фрэнсиса может быть чиста.
Однако Фрэнсис на этом не остановился. Он рассказал о Джоджонахе и Коллегии аббатов, о том, что Джоджонах перед смертью простил его. И снова Энгресс попытался успокоить его, но Фрэнсис и теперь еще не закончил. Он рассказал Энгрессу о Браумине Херде и остальных еретиках.
— Я позволил им уйти, магистр, — признался он. — Пошел против воли отца Маркворта и показал брату Браумину путь за пределы аббатства.
— Почему ты так поступил? — спросил Энгресс, одновременно ошеломленный и заинтригованный.
Фрэнсис покачал головой, не в силах ответить на этот вопрос даже себе самому.
— Я не хотел, чтобы они погибли. Такое жестокое… слишком жестокое наказание всего лишь за то, что они заблуждаются!
— Отец-настоятель не приемлет ереси, — заметил старик. — Вообще терпимость в традиции церкви Абеля, но это не относится к тем, кто несет в себе угрозу самому существованию ордена.
— Вот почему мне так больно, — сказал Фрэнсис. — Я ведь понимаю, как важны безопасность и целостность ордена. Я согласен с отцом-настоятелем… но даже если бы и не так, то как посмел я пойти против него! Это немыслимо!
— Мысль о казни товарищей была для тебя невыносима. Скажи, ты искренне веришь, что поступил неправильно?
— Какой из моих поступков вы имеете в виду? — спросил Фрэнсис.
— Это тебе решать, — ответил магистр Энгресс. — Ты пришел сюда, прося отпустить тебе грехи, и я могу сделать это, но только если ты скажешь, в чем именно искренне раскаиваешься.
Фрэнсис беспомощно поднял руки.
— Я рассказал все как было.
— Верю тебе. Но твои поступки такие противоречивые. Ты как маятник — то за отца-настоятеля, то против него.
— А разве мерой того, совершено преступление против Бога или нет, является отношение к отцу-настоятелю?
— И снова, брат мой, это тебе решать. Если ты пришел сюда, желая освободиться от тягостного чувства вины перед отцом Марквортом, тогда, боюсь, я тебе не помощник. В этом случае тебе нужно просить прощения у самого отца-настоятеля. Если же ты полагаешь, что в сердце своем не умышлял худого против Бога, тогда другое дело. Что касается происшествия на дороге, то я, как и Джоджонах, дарую тебе отпущение этого греха, потому что ты явно сожалеешь о случившемся и потому что в полной мере виновным тебя считать нельзя.