— А король, — сказала маркиза, — как уехал из Турина в свой загородный дворец, так уже несколько недель не появляется при дворе.
— Совсем не появляется? — поинтересовалась баронесса.
— Да, дорогая, совсем. Он даже не принимает своих министров.
— А послов? — не унималась баронесса.
— Какие послы?! Король просто обезумел от страсти, он сам не в себе.
— Полноте вам, — попыталась урезонить своих подруг графиня де Бодуэн. — Все как-нибудь образуется.
— Конечно, конечно же, образуется, — воскликнула маркиза. — Но, возможно, не так быстро. Хотя я уже давно не выдержала бы. Ведь король в сущности довольно привлекательный и сильный мужчина. Мне непонятны мотивы поведения кое-кого из наших знакомых.
— Да-да, — закивала головой старая графиня де Бодуэн, — мне тоже, если быть откровенной, не понятно ее поведение.
Женщины смолкли, только перебрасывались картами. Но через несколько минут разговор вновь завертелся вокруг любимой темы — придворная жизнь.
— Королева, в самом деле, прекрасная женщина, — сказала баронесса.
— Прекрасная, но несчастная, — заметила маркиза.
— Ну что вы, полноте вам, — старая графиня де Бодуэн посмотрела на маркизу, — у короля прекрасный сын, прекрасный наследник, и его жена, в целом, счастливая женщина. Она в этой жизни получила все, что хотела.
— Вряд ли, вряд ли, графиня, все. Ей хочется любви, а король холоден и, как женщина, я понимаю, как тяжко это переносить.
Констанция сидела в детской над коляской своего сына. Мальчик спал, лицо его было безмятежным. Ребенок был похож на ангела. Констанция прикоснулась к его кудряшкам, пригладила их, наклонилась и нежно поцеловала спящего сына в лобик.
Ребенок приоткрыл глаза и, увидев над собой склоненную мать, улыбнулся, потянувшись к ней розовыми ручонками.
Констанция взяла руки сына в свои и перецеловала каждый пальчик. Мишель улыбнулся еще шире, но вдруг громко заплакал. Няня, дремавшая в углу, бросилась к ребенку.
— Мадам, мадам, он наверное, хочет кушать.
— Нет-нет, дорогая, погоди, — сказала Констанция, — я хочу с ним немного поиграть. Ты можешь быть свободна, иди в соседнюю комнату. Я хочу побыть с ним одна.
Няня удалилась. А Констанция, взяв ребенка на руки и крепко прижав к груди, принялась расхаживать от одной стены к другой, тихо напевая ему.
Ребенок, убаюканный голосом матери, снова уснул. Он, хоть и был тяжелым, но Констанции казался легче перышка.
— Мишель, Мишель, скоро вернется наш отец. Мы будем все вместе, он тебя так любит и в каждом письме спрашивает, сильно ли ты подрос. Боже, почему моя жизнь так складывается? — шептала на ухо сыну Констанция.
Ребенок шевельнулся и на его пухлом розовом личике появилась улыбка, но глаз он не открывал.
— Спи, спи, малыш, это я так. Извини, — попросила прощения у спящего сына Констанция, продолжая расхаживать по комнате.
Она на несколько мгновений замерла у камина, над которым висело большое зеркало в массивной золоченой раме. Она всматривалась в свое молодое прекрасное лицо, смотрела на спящего сына, который спал, положив ей головку на плечо. Ее сердце билось, а грудь вздымалась.
— Боже, когда же, в конце концов, вернется Арман? Когда кончится эта пытка? Когда все перестанут косо смотреть в мою сторону и докучать своими расспросами, грязными намеками. Как мне все это надоело! Как хочется уехать! В Париж или в Мато. Мишель, мой маленький сын, расти как можно скорее. Как можно быстрее становись на ноги, а потом мы вместе уедем во Францию, покинем Пьемонт, Турин, этот дворец. Будем жить в другом месте, среди других людей, не таких злых, глупых. Мы будем жить в Мато, я расскажу тебе о том, как когда-то большущий рыжий кот спас меня от огромной серой крысы. Ты увидишь там портрет своей бабушки, моей матери, которую я, к сожалению, почти не помню. Там очень хорошие люди, очень большой старинный парк, много красивых цветов. А еще не очень далеко океан. Констанция повернулась.
— Слышишь меня, Мишель, там океан, по которому плавают корабли с большими белыми парусами. А над синими волнами летают белоснежные чайки. Они кричат, размахивают крыльями, зовут с собой. И может быть, мы с тобой, Мишель, покинем Францию и поплывем по синему — синему морю куда-нибудь оченьдалеко, туда, где нас с тобой никто не знает, где никто не будет мешать нам строить свою собственную жизнь, такую, как хочется нам. А пока спи, Мишель, спи, мой маленький, набирайся сил.
Констанция подошла к колыбели и уложила малыша. Тот сладко зачмокал губками, Констанция даже прослезилась, глядя на его розовое невинное личико, потом повернулась и медленно, тихо ступая, покинула комнату.
Осторожно подойдя к двери гостиной, Констанция замерла, прислушиваясь. В гостиной все еще продолжалась игра. Подруги старой графини де Бодуэн сплетничали, хихикали, восклицали и хлопали в ладоши. Констанция поморщилась, развернулась и направилась в свою комнату. Она достала из секретера последнее письмо Армана и принялась его перечитывать. Слова расплывались перед глазами, и Констанция поняла, что плачет, она ощутила, как ей одиноко и холодно в этом огромном пустынном дворце графов де Бодуэн, как ей хочется бросить все и умчаться прочь. И еще она поняла, что согласна променять этот
Огромный холодный дворец на скромное жилище, на такое, каким был дом Филиппа Абинье. Ей больше нравилось общаться с простыми людьми, честными и искренними.
Сложив перед собой руки, глядя в жарко пылающий камин, Констанция зашептала слова молитвы. Она просила господа Бога, чтобы он избавил ее от страданий, чтобы как можно скорее вернулся Арман и чтобы души тех, кого она когда-то любила, нашли успокоение.
День тянулся за днем, недели проходили за неделями. Констанция чувствовала себя всеми покинутой и забытой. Вести из Мадрида приходили очень редко, а письма ее мужа графа де Бодуэна были прохладными и в конце каждого письма была приписка, в которой граф де Бодуэн извинялся, что вынужден задержаться вИспании, потому что вопрос, который должен был решить, оказывается, не так прост, и испанский король должен собрать совет, должен со всеми переговорить, прежде чем дать ответ.
Эти приписки с извинениями уже изрядно надоели Констанции. Она чувствовала по тону писем, что разлука предстоит еще довольно долгая, и король Пьемонта Витторио явно не спешит возвратить своего подданного на родину.
«Ну почему все против меня? Почему Арман не хочет как можно скорее вернуться домой, не хочет обнять меня, прижать к груди Мишеля? Почему его поездка в Испанию оказалась столь длинной? Ведь король обещал, что она будет длиться не более месяца, а если и больше, то совсем не намного, может быть, от силы на пару недель. А разлука затянулась и уже почти полгода граф не возвращается на родину».